Дверь гостиницы отворилась, и из нее, мгновенно попав в бодрящие объятия морозного ноябрьского воздуха — нынешний день выдался необычно холодным, — вышел джентльмен.

Воздух был таким прозрачным и чистым, что, казалось, хрустел. Джентльмен остановился и задержался на ступенях у входа. Красота уходящего дня заворожила его. За деревьями парка садилось солнце, и ветки, последние листья с которых успели уже облететь, чернели на золотисто-алом фоне заката как тонкие ломкие пальцы или таинственные письмена, хранящие древние тайны, прочесть которые могут лишь посвященные — а непосвященные могут лишь просто любоваться закатным небом и безлиственною осенней порою. Джентльмен побыстрей закрыл за собой дверь, чтобы звуки застольного шума, смеха и гомона, доносящиеся из помещения, стали чуть приглушеннее. И вправду стало тихо. Джентльмен был настроен на то, чтобы напоследок в конце этого дня воспарить душой, созерцая краски заката на безоблачном ясном небе.

Гостиница, которую покидал сейчас джентльмен, носила название «Георгий и Змей». Джентльмен поглядел на вывеску и усмехнулся. Какие же страсти и чудеса стойкости во время пыток явил тут Георгий, чтобы его именем было названо заведение, сулящее посетителям комфорт и всяческие удовольствия? Джентльмен покрутил головой в поисках возможного собеседника, чтобы поделиться с ним этими мыслями, и издал короткий смешок. Ха-ха. Как гласит Церковь, по наущению дьявола персидский царь Дациан подверг христиан жестоким гонениям. На долю Георгия достались особенно тяжкие пытки. Его связывали и клали ему на грудь тяжелый камень, его били палками, морили голодом и бросали в пруд, а еще — пытали огнем и раскаленным металлом… И так продолжалось целых семь лет, в течение которых, вдохновленные стойкостью Георгия, все новые и новые люди обращались в христианство и дивились его содеянными во время пыток чудесами — по молитве Георгия с небес сошла молния и испепелила его палачей, а земля разверзлась и поглотила их. Но самым большим чудом Георгия, уже посмертным, стало спасение царской дочери, которой выпал жребий быть отданной на растерзание чудовищу — змею, дракону. Но тут явился на коне Георгий и пронзил змея копьем. Событие это так ярко впечаталось в память христиан, что святого Георгия равно почитают теперь католическая, православная, а вслед за ними — и англиканская церкви. Забавно! Джентльмен еще раз усмехнулся курьезам человеческой памяти и тем способам, каковыми благодарное человечество может выразить признательность своим героям… Сокрушенно вздохнув — о времена, о нравы! — и водрузив на темноволосую голову котелок — угол, под каким это было сделано, оказался весьма вызывающим, — джентльмен устремил взгляд на стоящий напротив через дорогу черно-желтый фаэтон, запряженный четверкой тщательно подобранных в масть гнедых лошадей. Коричневый цвет корпуса каждой был одного и того же ровного коричневого оттенка, стройные ноги у всех лошадок были черными ровно не выше запястных суставов, хвосты и гривы — без захвата оплечий — были также черными и в отблесках закатного освещения сверкали золотистым отливом. Эта щегольская чистопородная упряжка, принадлежащая джентльмену, стояла в ожидании не одна: заботливые грумы фаэтонов, парных двухколесных экипажей и элегантных ландо терпеливо дожидались при своих экипажах господ, уставших после проведенного в седле трудного дня, дабы с комфортом доставить их к домашнему очагу.

Джентльмен в лихо заломленном котелке, с наслаждением захватив в легкие побольше свежего воздуху, приготовился было неспешно шагнуть к своему фаэтону, размышляя, какие кары нашлет за его прегрешения фортуна на его голову, однако до его слуха донесся тихий и жалобный голосок, остановивший его:

— Умоляю вас, господа… Позвольте… позвольте же мне пройти! Пожалуйста…

— Нет, ты должна сделать выбор. Ты должна непременно выбрать! Он или я? Выбирай. Ну? — В развязной интонации говорившего прозвучали плохо скрытые нотки угрозы. «А вот это уже лишнее!» — подумал джентльмен. Одно дело — флиртовать с дамой, и совсем другое — принуждать ее к общению, когда она не хочет этого. Джентльмен с неудовольствием поморщился.

Он опознал этот голос — голос ветреного, насколько это было ему известно, баронета — и обернулся. Бросив рассеянный взгляд в сторону высокого крыльца черно-белого соседнего коттеджа под крышей из прессованной соломы, он увидел девушку в длинном синем плаще, отделанном серым мехом. На голову ее был наброшен капюшон, но даже на расстоянии джентльмен смог различить под его прикрытием белое личико и большие темные глаза на нем.

Дорогу молодой особе в плаще заслоняли двое: баронет, которого опознал джентльмен, и некий неизвестный ему молодой человек. Оба были в запачканных грязью белых лосинах и розовых охотничьих куртках с зелеными лацканами.

— Ну, давай же… решайся… выбирай! — развязно-настойчиво повторил баронет. Речь его выдавала изрядное воздействие горячего пунша, которым щедро их угощали после охоты.

Джентльмен, благоразумно решив не вмешиваться, сделал несколько шагов по направлению к своему фаэтону. В конце концов, все это его не касается, и если молодой Хэйдон и его неизвестный друг хотят подцепить какую-то из местных красоток, он не станет им портить молодую игру. Да еще в такой — охотничий! — день. Природа, извольте заметить, требует отдать ей свое… Куда от нее деться?..

— Пожалуйста… пожалуйста, позвольте мне пройти… умоляю… вас!

Звук этого голоса заставил джентльмена обернуться. Голос был такой юный, просящий и беззащитный, и звучало в нем что-то еще, заставившее его помедлить.

— Ну, я выиграл… — То был голос баронета. Несомненно, он был не только пьян, но выпитое спиртное сделало его амурное настроение весьма агрессивным. — Хо-хо! Ну давай, идем же, моя очаровательная малютка! Ну что ты так укрываешься капюшоном, ну покажи нам свои прекрасные глазки, крошка! Ну, иди ко мне ближе, давай!

С этими словами он подался вперед и вытянул руки, желая заключить в объятия ту, которая от него уклонялась то вправо, то влево, насколько это было возможно на тесном крыльце. В ответ на последний призыв баронета девушка в плаще резко отпрянула, и тогда джентльмен с изрядной долей надменности осадил друзей-охотников, не израсходовавших пыла преследования, зычным и властным окриком:

— Кажется, вы слышали: леди желает пройти!

Окрик — сочный, богатый оттенками баритон прозвучал в холодном сухом воздухе подобно выстрелу — возымел тот эффект, что двое на крыльце дернулись, насторожившись. Лицо баронета тут же приняло виноватое выражение — он узнал джентльмена. Его приятелю потребовалось больше времени, чтобы распознать, кто же это посмел помешать им в столь увлекательном занятии.

— Какого дьявола… Ты!.. — начал было второй, но, увидев джентльмена, тоже сконфузился, и агрессивность его моментально испарилась.

Джентльмен не удостоил вниманием тех, кому дал справедливый и суровый отпор. А фигурке, топтавшейся на пороге, он, подойдя к крыльцу, с легким поклоном вежливо предложил: