— А теперь скажи мне, что это ты все время употребляешь слова «добрые люди»? Ты всех, что ли, так называешь?

— Всех, — ответил арестант, — злых людей нет на свете.

— Впервые слышу об этом, — сказал Пилат, усмехнувшись, — но, может быть, я мало знаю жизнь…

— В какой-нибудь из греческих книг ты прочел об этом?

— Нет, я своим умом дошел до этого.

М. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Знаете ли вы, что такое миллион долларов? Это граница предельных мечтаний обычного человека. Арифметически точно выверенный предел мечты. А что вы скажете о десяти миллионах долларов на вашем счете? А о ста миллионах долларов? Знаете ли вы, что такое просыпаться с мыслью, что у тебя есть сто миллионов долларов?

Кого сделать богатым в одночасье, а кому не дать шанса высунуть свою голову никогда, судьба решает единолично. И судьбы миллионов переплетаются зависимостью с судьбами избранных.

Автор

E Pluribus Unum

Из многих единое

Когда я оглядываюсь на свою жизнь, я понимаю, что родился в том Месте и в то Время. Парад Планет пошел вспять, чтобы вопреки всему мироустройству я взгромоздился на крышу мира, да еще так, что этого почти никто не заметил.

Я всегда был предприимчив настолько, насколько это позволяла советская власть. Умение договариваться, решать вопросы мирно и бесконфликтно помогало моему движению вперед. Я был человек-коммуникатор — связующее звено между людьми разных взглядов и характеров. Я выигрывал на том, что сводил людей, неспособных договориться между собой. Во мне практически отсутствовало чувство стыда, я был не обидчив и развил в себе ценнейшее качество — не показывать удивления, что бы ни произошло.

После школы в 1978 году я поступил в Плехановский институт без особого труда. В 1983-м, после окончания экономического факультета с отличием, я был направлен по распределению в Новомосковск, на комбинат химических полимеров. Пять лет после института прошли спокойно. На комбинате меня все считали за своего, и, к моему удивлению, ни одна интрига меня не коснулась.

Но эти годы мы с Мариной жили впроголодь. Зарплаты всегда не хватало, я занимал у друзей и сослуживцев. Иногда деньги присылали родители. Мы часто с женой мечтали, сидя у телевизора, как я начну получать зарплату начальника и как мы будем откладывать деньги на сберкнижку, и каждый год что-нибудь покупать для семьи. И мы купим ей дубленку, а мне пальто.

Годы и месяцы шли, а я, к моему искреннему удивлению, оставался все также беден. Мой ум не приносил мне дохода. И я начал подозревать подвох, который от меня скрывала власть. Мои мозги, знания и умение договариваться в любых ситуациях — вовсе не гарантия благополучия. Я могу так и остаться в безвестности и уйти на пенсию с должности замначальника какой-нибудь пронырливой сволочи.

Такая перспектива не привлекала ни меня, ни мою жену.

— Влад, нам нужно перебираться в Москву, — в который раз жена заводила со мной беседу о переезде.

— Мариша, но ведь я жду повышения.

— Ты можешь и не дождаться, что тогда.

— А я уверен, нужно ждать.

Жена больше ничего не сказала и ушла на кухню. Мы часто заводили этот разговор для самоуспокоения, понимая, что переезд не возможен. Потом жена всегда тихо ложилась спать, а я еще долго бродил по дому и рассматривал свою библиотеку. Я не жалел денег на книги, особенной моей страстью были биографии великих людей.

Я — раб обстоятельств, а они — цари, императоры, предводители, полководцы — вершители судеб. Как далека моя жизнь от их жизни. Как ничтожен каждый мой день по сравнению с их делами…

Я женился на красивой и по странному стечению обстоятельств умной и обаятельной девушке, которая родила мне дочь и сына. Мы жили мирно и счастливо. Но мир вокруг нас начал меняться. Молодые и предприимчивые инженеры бросали сдыхающие заводы и уходили без оглядки в бизнес. Тогда не было страха, была только дерзкая мечта разбогатеть и затмить мир своим богатством. К началу 1992 года наш завод покинули все, кому было меньше сорока. Остался я один.

Марина постоянно заводила разговоры о том, что и мне пора уйти с завода и начать свое дело. Но я не поддавался, интуиция подсказывала мне, что грандиозные перемены застигнут меня именно здесь, на родном заводе.

Я пересидел всю перестройку. К началу 1991 года мы были банкротами. Продукция лежала не отгруженной на складах и под открытым небом. Спасались мы тем, что выпускали полиэтиленовые пакеты для магазинов.

К концу 1991 года завод стал выходить из кризиса исключительно за счет пакетов. Начали поступать заказы на пакеты с эмблемами и рекламой. Я стал главным дизайнером, разработчиком и маркетологом.

В начале 1992 года меня наконец утвердили в должности заместителя генерального директора. Карьера по советским меркам сногсшибательная. В тридцать два года я второй человек на крупном заводе. Директор уже далеко пенсионного возраста, и через два-три года я вполне смогу занять его место. Зарплата моя выросла в два раза, и летом мы с семьей поехали в Сочи в правительственный санаторий «Россия».

Мои бывшие одноклассники уже зарабатывали неденоминированные миллионы и покупали себе «мерседесы» и банки. Волшебное время вседозволенности, когда все зарабатывали на всех и никто не был в проигрыше. Как это получалось, теперь уже не ясно. Но тогда казалось, что так будет всегда. Умный и предприимчивый поведет за собой глупых и наивных. Волшебное время вселенского бизнеса, бирж, акций, ваучеров, проходимцев, авантюристов, идеалистов и брокеров.

В том же, 1992 году по протекции директора я попал в президентскую программу по обучению молодых российских руководителей за границей и на год уехал в Голландию. В Гаагском институте всемирного менеджмента я обнаружил две стороны одной странной медали. Наше советское образование оказалось лучше всех, но языковая подготовка хуже всех.

На те гроши, что мне платили в виде стипендии, я нанял преподавателя английского и французского. Уже через месяц занятий я понял главное: два этих языка есть фактически одно и то же, только с разным произношением. Я овладел обоими языками за полгода и первый семестр магистратуры сдал на «отлично».

Уже через две недели обучения я оказался в постели с боливийкой, которая училась со мной в одной группе. По мне пронесся ураган латиноамериканской страсти и южноамериканского умения. Мне открылась такая правда, от которой чуть не повредились мозги. К тридцати двум годам своей жизни я познал больше тридцати женщин и был уверен, что знаю многое. Но то, что творила в постели Изабель, повергло меня в шок. Я понял, что среднеевропейская женщина знает о сексе столько же, сколько бельгиец о потенциальных последствиях спирта двойной очистки в морозную ночь близ Диканьки.