* * *

Полдвенадцатого. «Спокойной ночи малыши» давно закончились. Провинциальный город засыпает рано. Но кому-то не спится в ночь глухую.

Не спится мне. Не спится Егору Железнякову, развалившемуся на заднем сиденье машины. Не спится группе службы наружного наблюдения. И все из-за того, что бодрствует долговязый нескладный зеленопиджачник Рома Лазутин. Солидные, степенные, умудренные опытом люди, такие, как я, приклеенными ходят за этим сосунком и не сводят с него глаз. И не потому, что он интересен нам как личность или нам так важно его никчемное времяпрепровождение. Нас волнует другое. Например, кто совершил убийство.

Чего, спрашивается, делать нормальному человеку в этом мусорном краю в такое время? Сюда даже шпана не заходит, ей здесь скучно. Темная трущобная улица, половина двухэтажных покосившихся домов выселена, черный шпиль колокольни пронизывает темно-серое небо. Неоновый фонарь кидает болезненно-бледный свет на зеленый забор запущенной стройки – в последний раз мне довелось побывать в этом городишке три года назад, и с тех пор, по-моему, ни одного нового кирпича здесь не положили. На скамейке в небольшом скверике с чахоточно-ломаными «чернобыльскими» деревьями устроился Рома. А соседи его – это роющиеся в мусорных баках около стройки коты да несколько крыс. Изредка пройдет припозднившийся, шарахающийся от собственной тени прохожий. Проедет, шурша мягко шинами, машина.

Рома встал, закурил сигарету, прошелся, помахал руками. Закоченел, мерзляк. Пиджачишко тоненький, хоть и фирменный. А на дворе не май месяц, а всего лишь апрель. Не рассчитывал Рома, что придется ждать полчаса. А ждать надо. Не нервничай, браток, мы жаждем этой встречи не меньше, чем ты. Только она тебя пугает, а нас бодрит и окрыляет. Мы рассчитываем на нее. На то, что дело сдвинется с мертвой точки.

Увесистая цифра, множество нулей, жирно отливающих долларовой зеленью, – это сумма ущерба в результате разбойного нападения на известного коллекционера древностей и всяких прочих раритетов Клементия Владимировича Порфирьева. Осмотр места происшествия походил на торжественное заседание в честь Дня милиции. Перебывали там все, начиная от начальника ГУВД Москвы и кончая старшим опером по особо важным делам Лешей Лядовым, – для тех, кто не в курсе, любезно сообщаю, что это я. Переполох поднялся похлеще, чем когда в переполненный курятник врывается голодная лиса. Шум, кудахтанье, вопли, призывы и обвинения – во всю мощь теле– и радиоголосов, во всю ширину газетных полос: «Погиб член Пен-клуба! Писатель во втором и интеллигент в двадцать втором поколении. Бывший член Президентского совета, сопредседатель дворянского собрания и звезда телепередач!» Число «резонаторов» – преступлений, вызвавших большой общественный резонанс, – выросло на одну единицу. И единица эта чугунной тяжестью легла на мои плечи.

В тот мартовский день судьба, всегда благоволившая к Порфирьеву и не забывавшая баловать его подарками, вдруг показала ему свой смертельный оскал. Две пули пробили сердце и грудь писателя, кровь почти незаметным темным пятном легла на пушистый красный ковер.

Антиквариата в огромной двухкомнатной квартире в тихом арбатском переулке хватило бы на средний музей. Черного дерева мебель, картины в тяжелых золоченых рамах, старинный фарфор и эмаль, серебряные изделия, какие-то невзрачные предметы безумной ценности. Самые дорогие полотна хозяин передал на хранение в Музей частных коллекций. Один из трех сейфов был распахнут, исчезли коллекция марок, несколько уникальных вещиц и еще с килограмм-другой золотых ювелирных изделий.

Дырявили коллекционера из «Рюгера 22/45» – специального бесшумного пистолета, полюбившегося западным спецслужбам. Еще лет пять-шесть назад такое оружие, может, кого и удивило бы, но сегодня с оружием нет никаких проблем – рынок обширный, ассортимент богатый, плати деньги да грузи товар. Интереснее было то, что жертва пустила в дом своего убийцу. Коллекционеры – народ нервный и мнительный, они баррикадируются за тяжелыми дверьми, запираются на хитрые засовы и ограждаются всеми видами сигнализации. Писатель не был исключением. Так что впустил он домой или хорошо знакомого человека, или того, кто сумел обмануть его бдительность. Как именно обмануть? Есть масса способов. Бывает, втираются в доверие преступники под видом собратьев по коллекционерскому хобби или в овечьей шкуре журналистов престижных газет. Предположений можно построить целый микрорайон, но точно узнаем все, когда преступник будет сидеть напротив нас и чистосердечно раскаиваться.

Лена Порфирьева, восемнадцатилетняя студентка МГУ, отбыла на выходные к своему молодому человеку на дачу, но поругалась с ним и вернулась домой. Ей повезло – она всего лишь наткнулась на труп отца. Если бы она приехала на два часа раньше, то потом кто-нибудь наткнулся бы на ее труп. Она вспомнила все похищенные предметы, а так как Порфирьев имел обыкновение фотографировать свои ценности, то теперь мы имели их изображения.

Есть некий стандарт работы по раскрытию подобных дел. Выявляется и отрабатывается круг знакомств жертвы. Перекрываются возможные каналы сбыта. Немедленно ориентируются таможенные органы. Описания и изображения незамедлительно ставятся на учет в Интерпол. Закидываются широкие сети, ну а попадется ли в них рыба щука – это еще и вопрос везения.

Люди и средства у нас пока были. Но вряд ли надолго, поскольку подоспели похищение очередного журналиста и взрыв очередного офиса банка, так что у газетчиков и телевизионщиков возникли новые скандальные темы, наше дело отошло на второй план, а значит, не сегодня завтра из бригады начнут отзывать сотрудников.

Если дело не раскрыто в течение трех суток, то нужно настраиваться на долгую работу. Тут три варианта. Или нащупаешь нить, прилежно отрабатывая версии. Или придут интересные сведения, и с их помощью ты перевернешь дело и приведешь его к успешному финалу – а прийти они могут откуда угодно, хоть из провинциального вытрезвителя. Или дело зависнет на неопределенный срок, будет передаваться по наследству от одного опера и следователя к другому, за него будут строго и безнадежно спрашивать, и бесполезно станут пухнуть папки с оперативным и уголовным делами.

Отработка версий не давала ничего, если не считать десятка попутно раскрытых преступлений. Были у меня в коллекции три явки с повинной убийц Порфирьева, жгучие сцены раскаяния с описанием подробностей преступления, которые никак не соответствовали действительности. Повинившиеся никакого отношения к убийству не имели – один был простым психом, двое других, отсиживавших срок в ИТУ, по каким-то причинам хотели прокатиться в Москву, куда, как рассчитывали, их этапируют. Ничего из ряда вон выходящего. По каждому громкому делу идут подобные признания. Дело все больше напоминало противную птицу глухаря – то есть глухое, бесперспективное дело. Но тут, как говорят у нас, труп зашевелился.

В заштатном городишке в трех сотнях километров от Москвы взяли Рому Лазутина. Взяли на валютных операциях – бывает же еще такое. Он хотел продать пару сотен долларов. Пятьдесят из них были фальшивыми. А еще в кармане у Ромы был медальон старинной эмали с изображением Божьей Матери. Вещицу добросовестный оперативник прокатал через автоматизированную информационно-поисковую систему «Антиквариат» Главного информцентра МВД, и вышло, что она из квартиры Порфирьева. Пока суд да дело, Рома отсидел в ИВС свои трое суток, ни в чем не признался – его упрямству мог бы позавидовать карабахский ишак. Когда мы приехали в город, Лазутин уже вышел на свободу. Обратно на нары мы его укладывать спать не стали, а решили поводить несколько дней на коротком поводке.