Посвящается маме и папе, которые всегда верили скорее в мою силу, чем в слабость. И теперь, когда я начинаю свою вторую книгу, что своего рода — второе рождение, я хочу, чтобы вы были со мной.

Ваша дочь

Ох, уж этот нескончаемый дождь в саду, такой же серый и напрочь лишенный очарования, как мужик без мужского достоинства, и даже маленький гипсовый ангелочек под кустом гибискуса не радует глаз. Фрэнси уже успела устать от осени. Вот бы научиться отменять времена года! Вот бы быть Богом!

Она грызла ноготь. Больше сегодня работать не хотелось, но что поделаешь?!

— Даю тебе еще один шанс, — сказала Фрэнси и взяла за слегка заросший подбородок Ханнеса, мелкого воришку и кокаиниста со стажем, который так и не удосужился расколоться, кто же все-таки начал продавать наркоту элитной публике в районе площади Стюреплан и тем самым вторгся прямехонько в ее собственные владения.

Выдержав театральную паузу, она впилась взглядом в его мутные испуганные глазки. Бедолага, был бы ботаником — сидел бы в надежной тиши какого-нибудь офиса. Печально видеть все эти заблудшие души.

— Всего один, — уточнила она. Потом она так сжала ему рот, что он стал похож на рыбку гуппи.

«Как им все-таки хорошо живется», — часто думала Фрэнси. В смысле, рыбкам гуппи. Плавают себе туда-сюда в аквариуме, чпокнутся носом о стекло, затем радостно разворачиваются и плывут дальше по своей нескончаемой вселенной. Сразу позабыв о том, что только что случилось. Никаких тебе воспоминаний, чтобы потом в них рыться. Никаких грехов, чтобы в них признаваться. Никаких раскаяний. И ничего тебе не нужно, только плыть дальше, чтобы посмотреть — чпок, — что там за углом в морской глубине. «Вот бы хоть иногда становиться рыбкой гуппи, — подумала она, передавая Ханнеса Крошке Мари и ее плоскогубцам. — Как было бы славно! Нечего рассказать и нечего вспомнить, зато как приятно! Как небольшой отпуск, отдых от собственной человеческой сути».

Проходя через тускло освещенный холл, она улыбнулась про себя, увидев рамки с рисунками Адриана. Замки, волшебные леса и рыцари верхом, он же хочет стать наездником, когда вырастет, точно как мама. Сердце слегка защипало.

Фрэнси открыла дверь в кабинет и вошла, тяжело дыша, села в офисное кресло и по привычке положила ноги на стол. На ногах — носки. Причем с пальцами. Как перчатки, только для ног. Махровые, в сине-розово-зеленую полоску. Сама купила. Это было единственное из одежды, что она сама себе купила в магазине. Все остальное покупалось по каталогам, либо в магазин ходила Наташа, няня и прислуга в одном лице — в общем, человек в доме незаменимый.

У Фрэнси просто-напросто не хватало терпения бродить по магазинам. Во время шопинга ей казалось, будто она вот-вот взорвется. Кроме того, она безумно уставала. Сахар в крови катастрофически снижался, и все, чего ей хотелось, — упасть на кровать и заснуть. Нет, пусть уж лучше Наташа покупает одежду. У нее и уже глаз наметан, знает, что Фрэнси подходит, и редко ошибается, возвращаясь домой с покупками.

Поэтому заслуга в том, что Фрэнси была довольно элегантной дамой, принадлежала отнюдь не ей самой.

Фрэнси включила радио, вторую программу, естественно, потому что классическая музыка — единственный способ заглушить крики. Лучше всего подходят струнные. На этот раз повезло — передавали скрипичный концерт. Кажется, Шуберта.

Пошевелив пальцами ног, она сложила руки на раздувшемся, как огромный арбуз, животе.

Крошка Мари предложила имя Бэлль. Да, почему бы нет? Или, может, Трэйси? Хотя это скорее для гопников. А ее дочь не гопница, ее дочь — сливки общества. Ребекка? Слишком библейское. Иза? Слишком холодное. Ида? Слишком приторное. Катя? Слишком жесткое.

Бэлль.

Не очень-то хотелось соглашаться на имя, которое не она выбрала. С другой стороны, Крошка Мари — ее правая рука и, следовательно, продолжение ее самой, поэтому, в принципе, имя выбрала все-таки Фрэнси.

Возможно: Бэлль, написала она в записной книжке под рубрикой «Ребенок». Там были и другие записи:

Наркоз. Разрез. Швы. Пластическая операция.

Крошка Мари присутствует при операции.

Дочь доктора Валлина учится в Королевской гимназии.

Его долг улажен?

Джим и Луиза, крестный, крестная. (Прим.! Они доставили товар Тео?)

Перенести встречу с Ронни Д. на неделю после родов.

Хотя вообще-то вопрос Ронни Д. должен быть внесен в книжку, в которой она вела записи по делам «Женского рая». Она недовольно зачеркнула это предложение и переписала его в нужный блокнот.

Фрэнси очень важно, чтобы все было разложено по полочкам. Чтобы в доме было чисто, как в больнице, а в саду ни один цветочек не рос как попало. Ее бесило, даже если сугробы зимой лежали не на своих местах (почему — она объяснить толком не могла, наверно, это как-то связано с фэн-шуй).

Если непорядок вовремя не устраняли, у Фрэнси случался приступ ярости, а потом она запиралась у себя в кабинете и ревела.

Хрупкая, как яичная скорлупа, и твердая, как бетон, — вот две стороны ее натуры. Могла часами мучиться из-за царапины на автомобиле. Могла легко переехать того, кто, по ее мнению, этого заслуживал.

Так ее и швыряло все время — то в одну, то в другую крайность. Поэтому она вечно страдала от морской болезни, только душевной.

Случалось, Фрэнси прокрадывалась в какую-нибудь церковь, долго там сидела и кляла Бога за ту душу, которой он ее наделил. Хотя, конечно, это было не совсем справедливо.

Безусловно, сейчас она настоящая негодяйка, но ведь она ею не родилась.

Видать, не обошлось без первородного греха. Ведь папа-то Юсеф, прямо скажем, не ангел.

В дверь постучали.

— Заходи.

Показалась потная физиономия Крошки Мари, из-под одежды выпирали мышцы и грудь огромного размера, а в плоскогубцах она держала, по всей видимости, окровавленный зуб.

— Под конец заговорил, — объявила Крошка Мари и высоко подняла ногу, перешагивая через порог.

Если бы она случайно споткнулась об этот порог, то случилось бы что-то страшное — что именно не ясно, но Фрэнси не стала об этом задумываться.

— Ну, и?

— Ренман.

Фрэнси удивленно подняла правую бровь. Да, только правую. Аккуратно выщипанную и слегка подведенную. Дама-дерматолог решила, что так необходимо. Самой Фрэнси было довольно безразлично, лишь иногда в ней просыпались суетные стремления, и сейчас точно был не такой период. Сложно все-таки ощущать себя шикарной дамой, если приходится везде таскать это тело, раздувшееся, как туша моржа. Пер каждый вечер делал ей массаж стоп и щебетал, что она краше, чем когда-либо. Какой он все-таки добрый, и все же больше всего на свете ей хотелось пристукнуть его за те физические неудобства, непосредственной причиной которых он стал. Если бы к ней пришел кто-то и заявил, что изобрел искусственную матку, она бы сразу выписала ему или ей чек на приятную сумму из собственного кармана. Так, по крайней мере, хоть ее дочь будет избавлена от всего этого.