Крошка Мари еще немного посмотрела на руку, затем погасила свет и поднялась наверх.

Опять пошел снег. Или скорее мерзкая липкая каша из снега с дождем, заставлявшая ее вспоминать те бесконечные зимы, когда она шла в школу и обратно, слишком легко одетая, в вечно протекавших ботинках.

Избитая до синяков.

Каждый божий день.

Хотела убить родителей.

Каждый божий день.

Давно надо было это сделать. Почему она не решалась?

Каждый. Божий. День.

Вера, соседка, чью таксу она выгуливала, когда у хозяйки разыгрывался ревматизм, уже повесила на окно Вифлеемскую звезду и выставила рождественский подсвечник. Неужели скоро Рождество? Как быстро бежит время! Она все чаще стала находить у себя седые волосы. На лице появились морщинки. Все более заметными становились вены на руках. С годами потяжелела грудь. Оставить силикон или нет? Нельзя же будет ходить с такими шарами, когда ей будет восемьдесят. Если она, конечно, доживет.

Долго простояв под горячим душем, Крошка Мари, с тюрбаном из полотенца на голове и пакетом чипсов на коленях, наконец уселась перед телевизором. Стала переключать каналы и увлеклась шоу «Матери-одиночке требуется…». Крошка Мари болела за Ребекку, одну из мамаш, ей хотелось, чтобы та выбрала очаровашку Тобиаса, а не Янне, красивого, как манекенщик. Даже стала грызть ногти от волнения.

— У меня есть заказ из Гранд-отеля, — говорила по громкой связи Фрэнси, сидя у себя за столом и положив на него ноги; рядом в люльке лежала Бэлль. Одновременно она еще прижимала к уху мобильник, так как прослушивала сообщение от матери, предлагавшей пообедать вместе в пятницу. — Заказывают трех девочек на субботу, обязательно молоденьких.

— Насколько молоденьких? — уточнила Элизабет.

— В рамках закона, но не намного старше. Можешь организовать?

— Без проблем.

— Доставка ровно в двадцать три часа в номер триста тридцать один.

— Кто клиент?

— Пафф.

— Кто-кто?

— Джимми Пафф. Так его зовут.

— Хм…

— Слушай хоть иногда музыку, которую любят твои детки, тогда будешь знать. Новая звезда хип-хопа. Молодой похотливый козлик. Любит всякие странные штучки, насколько я слышала.

— Мои девочки все умеют.

— Знаю. В этом месяце можешь оставить себе побольше. Тебе еще что-нибудь надо?

— Да, знаешь, насчет дочки моей двоюродной сестры…

— Да, точно. Политехнический институт, правильно?

— Ну да, техническая физика…

— Баллов хватит, когда в следующий раз подаст документы.

— Спасибо.

— Что-нибудь еще? От Ронни Д. ничего не надо?

— Да, я жду несколько новых девочек. Иначе не справиться. Тесс беременна, а Рита с января пойдет учиться на медсестру. Думаю, Лена тоже скоро закончит, она нашла какого-то парня в Линчепинге.

— Любовь зла.

— Да уж. Но все равно ведь классно?

— Просто чудесно. Когда я могу забрать деньги?

— В любой момент.

Фрэнси порылась в ежедневнике, чтобы забронировать время, но прервалась, потому что в дверях стоял Адриан.

— Я перезвоню, — сказала Фрэнси и отключила телефон.

Повернулась к сыну, ожидая, что он объяснит, зачем пришел.

Он пришел, потому что соскучился.

— Я же учила тебя, что нужно стучать, — отчитала его Фрэнси. — Мне что, дверь запирать?

Он покачал головой. Ее запах. Хотелось его вдохнуть. Понюхать женщину, которая называла себя его мамой.

— Ну, иди сюда, — поманила его Фрэнси.

Он подошел и оказался в ее объятиях, несколько мгновений в целом мире они были только вдвоем.

Крошка Мари стояла на краю детской площадки и наблюдала за беготней стайки сопливых, взмокших детишек, они были такими чудесными, что ей хотелось кричать о том, что она больше так не может.

Опять начался приступ тоски. Они повторялись теперь все чаще. Ей всего сорок два, но она уже начала бояться старости. Неужели придется сидеть одной в собственном доме, день за днем, и никто не позвонит и не придет навестить? Ни дети, ни внуки — никто. Может быть, дети Фрэнси? Нет, у них будет собственная жизнь, свои семьи. Зачем им приходить к старухе, о подвигах которой они наслушаются в детстве?

Сев на пустую скамейку, она стала смотреть на детей. Похоже, они играли в пиратов. Особенно ее внимание привлекла девчушка, которая совершенно бесстрашно налетала в игре на других детей, в том числе и на мальчишек постарше.

Крошка Мари улыбнулась. Увидела в этой малышке себя. Мини-Крошка Мари.

— Лучше вам отсюда уйти… — Она вдруг услышала рядом с собой женский голос.

Вздрогнув, Крошка Мари повернула голову. Рядом, глядя на нее с отвращением, стояла какая-то женщина.

— Простите? — удивилась Крошка Мари.

— Мне не нравится, как вы смотрите на мою дочь, — объяснила та.

— Что вы хотите этим сказать?

— Просто, будьте добры, уйдите!

Крошка Мари хотела сказать женщине что-нибудь ужасное или дать ей по морде, но вместо этого кивнула и быстро ушла. Как же ее унизили и оскорбили тем, что кто-то мог даже подумать, что она смотрит на ребенка как-то не так. С другой стороны, она прекрасно понимала эту мать. Дети — самое дорогое, что есть у родителей. За них можно отдать жизнь. Во всяком случае, это утверждали все родители, с которыми она сталкивалась. Кроме Фрэнси. Фрэнси считала, что, прежде всего, нужно любить себя, иначе не будешь хорошим родителем. Крошка Мари не могла определиться, какая стратегия более правильная. И в той, и в другой было рациональное зерно.

Прогулявшись, Крошка Мари села в какой-то автобус. Куда он шел, она не знала. Забралась на самое заднее сиденье. Это произошло само собой, хотелось уверенности, что никто не всадит нож в спину. Ехала где-то час, погруженная в свои мысли. Так она могла побыть в покое, который обычно ей только снился. Ведь быть в компании шофера и других пассажиров совсем не то что дома, одной. Наконец-то можно расслабиться. Она смотрела в окно. Вспоминала, как сама была маленькой девочкой.

Вовсе не сильной и крутой, как сейчас. И не такой, как та девчушка на детской площадке. Нет, приходилось терпеть постоянные тычки и затрещины, и она боялась даже уворачиваться от них. Она думала, что сама виновата в том, что ее бьют. Все из-за того, что она некрасивая и бестолковая, позор своих родителей. И не было ни брата, ни сестры, которые могли бы утешить.

Зато в школе у нее все-таки был один друг, которому можно было хоть что-то рассказать. Не все, но хоть чуть-чуть. Этот друг по имени Ион дотронулся до ее лица и сказал, что все пройдет, что в один прекрасный день она будет сильнее их.