Они проехали кружок по заднему двору, затем двинулись по кривой дороге, ведущей на пляж, вышли там из машины, полюбовались на озеро. Обе молчали, но именно тогда они были близки, как никогда. Подобных мгновений Фрэнси очень не хватало. И матери ей тоже не хватало. После того как она переняла Фирму у отца, отношения с матерью стали очень натянутыми. Они обвиняли в этом друг друга, но при встрече делали вид, что все нормально.

На черном внедорожнике «додж» Фрэнси ездила, когда было нужно перевезти оружие или другой товар, когда предстояла поездка не по городским улицам, а по более открытой местности. Тогда ей хотелось лучше контролировать остальной транспорт, чувствуя себя больше и сильнее других участников движения.

Была и третья машина — бежевый «гольф», она по-прежнему плохо понимала, зачем его купила. Такой типичный для среднестатистического шведа автомобильчик, комфортабельный, но до чего же скучный! Садясь за руль этого «гольфа», она всегда испытывала дискомфорт, поэтому делала это крайне редко. Наташа, напротив, ездила на нем чуть ли не каждый день, возила Адриана в школу и из школы, так что и «гольф» был при деле.

Что касается дома, то в нем было три этажа, три ванные комнаты, пять спален, гостиная, библиотека, большая кухня с прилегающей столовой, хозяйственная комната, бассейн, спортивный зал, кинозал, личный кабинет Фрэнси площадью почти пятьдесят квадратных метров, где хранились самые дорогие ей вещи (в том числе оружие), и, наконец, специальная комната, куда были выведены все камеры наблюдения и системы охранной сигнализации. Там, естественно, тоже было оружие, и еще в нескольких местах по всему дому были спрятаны пистолеты.

Иногда Фрэнси сидела в этой секретной комнате, заперев тяжелую стальную дверь. И только тогда чувствовала себя в полной безопасности. А так ей мерещилось, что за каждым углом поджидает какая-то неприятность. Многие ее ненавидели. И когда Фрэнси начинала об этом задумываться, то всегда поражалась, почему на нее было совершено всего одно покушение — та самая попытка сбить ее насмерть.

— Ренман, — вслух произнесла она и пробежала пальцами по кнопкам пульта от монитора слежения.

Тощий пижон с комплексом неполноценности и выраженным кризисом среднего возраста. Ходит и раздувает ноздри перед всеми, кто попадается на пути, слишком уж громко хвастается направо и налево своими деньгами. Мало того, украсил себя крадеными брюликами, что, с ее точки зрения, верх безвкусия.

Фрэнси еще не решила, чего он у нее вызывал больше — жалости или презрения. Но он никак не мог быть самой важной птицей в новой наркодилерской структуре. Да и трусоват, чтобы взять на себя такое.

Тогда кто?

Кто-то новенький?

Она вышла из секретной комнаты и спустилась на кухню, отрыла пакет с лакричными тянучками, спрятанный в шкафу с посудой, которой редко пользовались. С облегчением вздохнув, села за кухонный стол. Чем больше был срок беременности, тем сильнее тянуло ее на лакрицу, и, несмотря на то что стыдиться было нечего, она этого стеснялась. Надо как-то себя сдерживать, а не лопать вот так, в три горла. Она уже поправилась на девятнадцать килограммов, и похоже, что Пер, глядя на нее, испытывал настоящий ужас.

Она уже достала шестую тянучку, как перед ней возникла Наташа и с немым укором уставилась на ее раздувшееся, как мячик, тело.

Если бы Наташа была индейцем, то ее звали бы Неслышно Крадущийся или еще как-нибудь в этом роде. Услышать ее приближение было практически невозможно.

— Вкусно? — спросила она.

Фрэнси взяла ее на работу по рекомендации одного эстонского наркодилера, с которым раньше вела дела. Наташа еще подростком подрабатывала у него в качестве администратора, и получалось у нее очень неплохо. Ненужных вопросов никогда не задавала, и, несмотря на то что взгляд ее порой был раздражающе проницательным, она никогда не болтала о том, что видела. Одним словом, человек лояльный во всем. В основе лояльности, очевидно, лежала жирная зарплата, которую она за это получала. Но, кроме того, с Наташей был заключен договор о неразглашении, по которому она соглашалась с тем, что если сболтнет лишнее, то немедленно превратится в труп.

— Да, — ответила Фрэнси и резко встала. — Правда, очень вкусно. Доешь, если хочешь.

Сильный толчок в живот. Ребенок требовал еще лакричных тянучек. Ну, уж нет. Фрэнси вылетела из кухни, поднялась наверх в гардеробную и с плачем распласталась на полу перед зеркалом.

Она вновь превратилась в малышку Фрэнси, девочку, которая никогда не была довольна собой.

Наташа постоянно заставляла Фрэнси испытывать угрызения совести из-за распухшего тела, и в первую очередь из-за сына. А не увольняла она ее не потому, что та была лучшей на свете домработницей, а потому, что ее обожал Адриан.

— Вообще-то он мой сын, а не твой, — всхлипывала Фрэнси.

Сильная ложная схватка заставила ее затихнуть, а когда боль отпустила, она стала задыхаться. Воздуха не хватало. Было нечем дышать. Лежа на спине на полу, как в нокауте, Фрэнси прижала руки к животу, словно пытаясь защитить свое дитя.

Это длилось несколько минут, затем дыхание выровнялось, и она смогла сесть, вся в холодном поту и без сил.

Панические атаки мучили ее уже несколько лет, но она так и не смогла определить, что их вызывало.

Как же вдруг захотелось, чтобы мама Грейс была рядом! Господи, как же ей ее не хватает!

Нажимая дрожащими пальцами на кнопки мобильного телефона, Фрэнси набрала номер родительской квартиры на площади Карлаплан.

Наверняка слышат звонок, но не отвечают, потому что лежат в джакузи и щекочут друг другу пятки.

Длинные с проседью волосы Грейс струятся по исхудавшим плечам. Она все еще была красива, но выглядела все более изнуренной. И она не озлобилась, хотя могла, если учесть, какую жизнь она прожила.

Тень за спиной мужа.

Женщина, ставшая для своих дочерей ширмой. За которой скрывалась отнюдь не она сама.

И все. Ширма, и больше ничего.

Теперь, по прошествии лет, она иногда начинала сомневаться в том, существует ли она на самом деле, не подменил ли кто некогда самостоятельную личность.

Но в ней не было злобы (во всяком случае, пока). Она считала, что не имеет на это права после ночных походов по закоулкам, где обитали заблудшие души.

Юсеф не знал об этих прогулках, в этом она была уверена. Он мирно спал в своей постели. Беззаботно или почти беззаботно.

Гулять по ночам она начала за несколько лет до того, как он передал Фирму Фрэнси. Пока муж посвящал себя делам Сатаны, она посвящала себя делам Божьим. Так она это видела, но никогда бы не стала ему об этом рассказывать: не хотела, чтобы ее избили или что-нибудь похуже. К тому же она его любила, каким бы недовольным и ворчливым он ни был порой, потому что глубоко внутри он по-прежнему оставался тем юношей, который так галантно ухаживал за ней, что даже не хотелось сопротивляться, хотя она достаточно рано узнала о том, как он зарабатывал деньги.