Влада Ольховская

Существо

Глава 1

Они позвали меня.

Дверь открыта, и можно входить.

За дверью – непроглядная тьма.

Шел третий день апреля, за окном бушевала первая весенняя гроза, а в доме появилось Существо.

Существо было ужасно.

Никита понимал, что у Существа есть имя, и, кажется, это имя уже назвали несколько раз. Но ему сложно было помнить о том, что перед ним человек. Да и потом, Никиту переполнял гнев, и от этого было сложно сосредоточиться.

В его дом, в его семью притащили какого-то жуткого уродца, не сказав ему ни слова, даже не попытавшись посоветоваться с ним! С таким сложно смириться. Теперь Никита смотрел на это и думал, что иначе как Существом не будет звать его никогда.

Кто-то сказал бы, что ему грех жаловаться, ведь Никита и сам не был родным ребенком в этой семье. Но он провел здесь большую часть жизни! Он пришел сюда зашуганным, дрожащим семилетним пацаном, который в первые месяцы боялся спать без света. Потребовалось десять лет и очень-очень много внимания, чтобы из него вырос нынешний Никита – почти двухметровый, плечистый, ни перед кем не опускающий взгляд.

Поэтому он не сомневался, что это его дом. Никита так и не научился называть Авиновых мамой и папой – такие слова до сих пор обжигали его, принося из памяти паршивые воспоминания о его настоящих родителях. Но он любил свою приемную семью! Это была его территория, его крепость, которую он готов был защищать любой ценой. Теперь он вдруг обнаружил, что опасность оказалась внутри, и он понятия не имел, что с этим делать.

У Григория и Ирины Авиновых был и родной сын, это ни для кого не секрет. Они рано поженились, рано стали родителями и души не чаяли в своем Яшеньке. Но вот Яшенька вырос, укатил жить в другую страну, и большой дом опустел. Если Григорий, уважаемый и талантливый врач, еще мог как-то справляться с этим, то его жена, которая всегда была домохозяйкой, – нет. Именно она предложила взять ребенка из приюта, другого смысла жизни она для себя не видела.

Они выбрали Никиту. Они приняли его, вылечили, научили доверять, показали ему, что есть и другая жизнь, свободная от того кошмара, в котором он жил раньше. Чуть позже они привели в дом Ульяну – и Никите легко было принять ее и назвать сестрой, ему хотелось вернуть кому-то то добро, которым окружили его.

Долгие годы они жили вчетвером, но вот старшие дети начали приближаться к тому рубежу, когда им захочется выпорхнуть из гнезда. Настороженная этим, Ирина решилась поселить в доме малышей. Сначала был Степка, которому уже исполнилось восемь, а потом – Зоя, совсем малышка, да еще и глухая. Но это ничего, не страшно, они привыкали к ней и все равно любили.

Никита никогда не возражал против того, чтобы у него появлялись братья и сестры. Он ценил то, что перед приходом каждого нового ребенка Авиновы разговаривали с ним, старшим сыном, объясняли ему, что произойдет, интересовались его мнением. Никита был уверен, что если он откажется, никакого нового ребенка в семье не будет! Поэтому он великодушно соглашался, а потом помогал приемным родителям с малышней.

И вот случилось это.

Нет, кое-что он начал подозревать уже давно, он просто не думал, что Авиновы способны на такую глупость. Пару месяцев назад Ирина начала часто куда-то ездить. Она проболталась, что встречается в приюте с тяжело больной девочкой, для которой решила стать куратором.

Это был тревожный звоночек, однако Никита проигнорировал его. Во-первых, усыновление – штука небыстрая. Во-вторых, в доме уже четверо детей, включая глухую Зою, куда им пятый ребенок, да еще, судя по всему, инвалид? Ну и в-третьих, Никита был убежден, что с ним снова поговорят, если решатся на большие перемены.

Не поговорили. В этот апрельский день Авиновы уехали куда-то ранним утром, а вернулись уже вечером – с Существом.

Оно сидело в инвалидной коляске и казалось Никите бесформенной кучей тряпья. Во многом это впечатление задавало платье-свитер, огромное, мешковатое, почти полностью скрывавшее тело девушки. К тому же, у Существа были очень длинные вороные волосы, взлохмаченные и неровно подстриженные. Они закрывали и тело, и большую часть лица.

Да оно и к лучшему, потому что именно из-за лица сложно было считать это человеком. Через черные пряди Никита мог рассмотреть лишь один огромный темно-карий, почти черный глаз и странную желтушную кожу, висевшую на лице складками и шелушившуюся крупными хлопьями. Судя по тонким пальцам, выглядывавшим из рукавов свитера, такая кожа у Существа была по всему телу. Ящерица, а не человек!

Так что теперь Никита смотрел на Существо и не обращал внимания на щебетание Иры о том, что это сестричка, о которой он должен заботиться. Это не сестричка, это мерзкая дрянь, которую они, как дети малые, притащили с улицы! Никита даже не брался сказать, что злит его больше: то, что с ним не посоветовались, или то, что в его доме, под одной с ним крышей, будет жить такой уродец.

Причем оно, похоже, плохо соображало, что происходит вокруг. Оно пялилось на него этим своим глазом, похожим на переспелую черешню, и даже не пыталось улыбнуться. Никита почувствовал, как у него мурашки идут по коже, и разозлился еще больше. Он давно уже ничего не боялся, и какой-то чешуйчатый карлик не станет исключением!

Об Авиновых он вспомнил, только когда Гриша заявил:

– Как видишь, ей нелегко передвигаться, поэтому ты должен будешь помогать ей…

– Да ни за что на свете! – не выдержал Никита. – Я к этой хрени даже не притронусь!

– Никита! – всплеснула руками Ира. – Как можно?!

– Сын, я тебя не узнаю, – нахмурился Гриша.

– Вот именно, я – сын, а это – питомец, которого вы притащили в дом непонятно для кого! Нельзя отнести эту неведому зверушку к той норе, возле которой вы ее нашли?

За окном громыхнуло, гроза, похоже, была прямо над ними. Дождь с силой хлестал по крыше и по земле вокруг дома, словно и ему было ненавистно Существо, оказавшееся внутри. Ветер бушевал так, что гнулись старые деревья, и становилось ясно, что в такую погоду никто никуда не поедет.

Не важно, значит, отвезут эту калеку обратно утром. Никита был твердо настроен сделать все, чтобы Существо не осталось рядом с его семьей.

А вот у Авиновых было на этот счет другое мнение.

– Сын, нам нужно поговорить, – заявил Гриша.

Никита прекрасно знал этот тон. Его приемный отец был скалой, молчаливым титаном, которого никто и никогда не мог довести до крика. Поэтому раздражение и гнев Григорий Авинов выражал по-другому – вот таким глухим, решительным голосом.

Обычно такие разговоры напрягали Никиту, да и сейчас он чувствовал, что гнев готов его подвести, трусливо сбежать, уступив место страху. Но Никита