Елизавета Николаевна Кондрашова (урожденная Мейер) родилась в 1836 году в Вятке. Писать она начала уже в зрелом возрасте, когда, овдовев и оставшись без средств к существованию, начала сотрудничать в газете «Правительственный вестник» и в журнале «Новь».

Самое известное произведение Кондрашовой — повесть «Дети Солнцевых». В нем писательница воссоздает картину жизни воспитанниц Павловского института, одного из самых известных женских учебных заведений дореволюционной России. Сама Елизавета Николаевна училась в институте с 1843 по 1848 год, но действие повести отнесено к более раннему времени, к 1820-м годам.

Творческий вымысел переплетен в книге с личными впечатлениями и воспоминаниями автора, и потому повесть, обладающая несомненными литературными достоинствами, является в то же время ярким свидетельством давно ушедшей эпохи, открывающим незнакомые современному читателю страницы жизни юных институток.

«Дети Солнцевых» увидели свет в год смерти писательницы (1887), и в конце XIX века повесть стала настольной книгой в девичьих комнатах многих дворянских домов. Книга вышла с рисунками известного книжного иллюстратора Е. П. Самокиш-Судковской (они воспроизведены и в настоящем издании).

Популярность книги была столь велика, что это нашло отражение в других литературных произведениях того времени. Так, героини известной в те годы повести Веры Новицкой «Веселые будни» (в настоящее время повесть также выпущена в серии «Девичьи судьбы») зачитываются книгой «Дети Солнцевых», глубоко переживая события из жизни институток и искренне сочувствуя им.

Тяжело пережив трагическую смерть отца и затяжную болезнь матери, две сестры попадают в стены женского института. Казенная обстановка и царящие в заведении жестокие нравы по-разному воздействуют на «домашних» девочек, постепенно меняя их характеры и отношение к жизни…

— Вот расходилась-то! — сказал громко человек средних лет, небольшого роста, очень миниатюрно сложенный, поднимая голову от работы, которой он был усердно занят в течение нескольких часов кряду. — У, погодка!

Он встал, потирая руки, и, вздрагивая от холода, подошел к окну.

— Что за темень, зги не видать! И как страшно дует от окон! — сказал он, обращаясь в противоположный угол комнаты.

— Да, а Федя до сих пор еще не вернулся. Не понимаю, что могло его задержать, — послышался в ответ мягкий голос, в котором слышалось беспокойство.

— У-у-у! — завывал с переливами порывисто ворвавшийся в трубу ветер.

Разговор происходил в комнате одной из квартир нижнего этажа большого каменного дома, стоявшего на набережной Невы, а квартиру эту занимал Дмитрий Федорович Солнцев, надворный советник [1], служивший секретарем в одном из ученых учреждений столицы. Дмитрий Федорович был добрейший человек, прекрасный семьянин и христианин. Он был любим и уважаем всеми, кто его знал. К нему обращались и за помощью, и за советом; его брали посредником в семейных ссорах; с ним советовались, как отделать квартиру, куда отдать детей на воспитание, куда подать просьбу о пенсии. Дмитрия Федоровича, этого маленького, доброго, ласкового человечка, любили и знакомые, и сослуживцы, и низшие служители.

Дмитрий Федорович был единственный сын когда-то богатого помещика губернии. Его мать, происходившая из древнего дворянского рода, умерла в то время, когда ему было всего четыре года от рождения. Лет через восемь после ее смерти отец его женился вторично, на одной из своих крепостных, а мальчика вскоре взял к себе один из дядей по матери и воспитывал его сначала вместе со своими детьми, потом отдал в дворянскую гимназию при университете в Москве.

Восемнадцати лет молодой человек лишился отца, успевшего вконец разорить имение и еще при жизни, разными обходами, передать жалкие остатки полученного от дедов наследия детям второй жены. Дмитрий Федорович поступил в Московский университет, окончил курс и тотчас, по протекции дяди, получил место с небольшим окладом в Петербурге.

Жить было трудно, он стал давать уроки, устроился понемногу и двадцати шести лет женился на двадцатилетней умной, красивой, образованной девушке, дочери гувернантки двоюродных сестер, Анне Францевне Трэйфельд, которую знал с десятилетнего ее возраста и которой «поклялся в верности», поступая в университет. Женитьба эта, как поступок недостойный дворянина, была причиной разрыва всех родственных отношений между семейством дяди и племянником.

Молодая чета Солнцевых жила очень скромно и очень счастливо. Оба трудились с утра до вечера и не тяготились трудом. Дмитрий Федорович, проводивший день с десяти часов до четырех, а иногда и до пяти на службе и засиживавшийся до глубокой ночи над срочной частной работой, всегда находил в спокойной, веселой, энергичной Анне Францевне и нравственную поддержку, и помощницу в труде. Детей у них было четверо, два сына и две дочери. Квартиру Солнцевы занимали небольшую, но все три комнаты были светлые, большие, окнами на солнечную сторону и на Неву. Анна Францевна толково занималась незатейливым городским хозяйством, то есть сама ходила на рынок, закупала провизию раза два в неделю, с помощью единственной крепостной пожилой женщины готовила кушать, учила девочек, переписывала работу мужа, делала для него переводы и выборки из сочинений, и так оба трудились, счастливые и спокойные, девятнадцатый год вместе.

Дмитрий Федорович приблизил лицо к стеклу и пристально вглядывался в темноту. Ветер выл и злился, потрясая оконные рамы. Тусклые желто-красные огоньки в редко расставленных по обеим сторонам набережной фонарях метались во все стороны, не освещая тьмы, только лишь намечая дорогу; Нева вздымалась крупными волнами и с шумом билась о крепкие гранитные стены.

— Уж не пойти ли мне за ним? — произнес нерешительным голосом, как будто обдумывая что-то, Дмитрий Федорович и подошел к столу, за которым Анна Францевна и две девочки, одна лет одиннадцати, другая семи, что-то прилежно шили.

— Что ты, Господь с тобой! — сказала Анна Францевна, подняв от работы голову.

Сильный порыв ветра с яростью налетел на окна, рамы заскрипели, ветер, гудя и свистя, понесся далее, стекла задребезжали, и крупные капли дождя громко и часто забарабанили по стеклам.

— Ему так нездоровилось с утра, что, может быть, Алексей Григорьевич не пустил его домой по этой погоде.