Жизнь так причудлива, а судьба готовит нам столько превратностей и неопределенностей, что порой мы изумляемся, видя, как осуществляются наши давние мечты.

В тот день Ластианакс завершал защиту своего диплома, а уголком сознания прослеживал путь, который привел его в этот безмолвный зал, где слышался только его голос. Он с удивлением понял, что проект, работа над которым казалась ему нескончаемой, вот-вот воплотится в жизнь.

– Таким образом, благодаря этому детектору можно наблюдать силу, форму и перемещение анимы, – заключил молодой человек.

Слегка трясущимися от переживаний руками он положил на стол опытный образец изобретенного им прибора, которым манипулировал во время демонстрации.

– Благодарю за внимание.

Сидевшие на помосте члены комиссии одобрительно закивали.

Ластианакс знал, что не стоит слишком на них рассчитывать, и все же испытал разочарование при виде их реакции, ведь он целый год вкалывал как проклятый. Пока он собирал свои бумаги, к нему подошел тайнограф и попросил выйти и дождаться окончания обсуждения.

Ластианакс кивнул и передал членам комиссии детектор анимы, чтобы они могли не торопясь изучить его изобретение. Под взглядами четырех преподавателей юноша вышел из зала и закрыл за собой дверь.

Оказавшись снаружи, Ластианакс вздохнул и прислонился к стене.

Наконец-то все позади. Владевшее им до этого момента напряжение спало, осталось лишь странное чувство пустоты. Молодой человек опустил глаза, посмотрел на свою ученическую тунику и сообразил, что больше не будет ее носить.

Он станет магом Гипербореи, получит должность, доход и наконец-то избавится от наставника.

Кстати говоря, где же он, этот самый наставник? На галерее никого не было. Ластианакс облокотился на парапет между двумя увитыми плющом колоннами и выглянул на террасу. Никого. Возможно, Палатес занят или просто забыл, что у его ученика сегодня защита. Ластианакс нахмурился, взъерошил пятерней свои каштановые волосы. За пять лет он успел понять, что не стоит многого ждать от Палатеса. Наставник оказался страстным коллекционером: он целыми днями бегал по городу, выискивая всевозможные безделушки для своей коллекции, вместо того чтобы заниматься делами в Министерстве усреднения. В последнее время его страстью стали куры: всего за месяц Палатес собрал огромное количество расписных куриных яиц, статуэток кур, куриных перьев – хорошо хоть, живых куриц в дом не приносил. В этот час он, скорее всего, договаривается о покупке очередного медальона с изображением пресловутой птицы в какой-нибудь антикварной лавочке на третьем уровне.

От маниакального увлечения своего наставника страдал только Ластианакс. Другие министры довольно потирали руки: дилетантство Палатеса открывало им простор для бурной деятельности. Ластианакс подозревал, что они сами способствовали избранию Палатеса на его нынешнюю должность. А между тем именно он, Ластианакс, помимо собственно работы над дипломным проектом, занимался всеми документами, пока Палатес, словно беспечный ребенок, резвился в Гиперборее.

Наконец Ластианакс решил спуститься на террасу и там подождать решения членов комиссии, пока те совещаются. Сунув свои записи под мышку, он быстро прошагал по украшенной мозаиками галерее, прошел под аркой и оказался на террасе. На открытом пространстве его мгновенно ослепил яркий солнечный свет, перед глазами заплясали темные пятна. Болезненно щурясь, Ластианакс побрел мимо цветочных клумб и фонтанов к краю огромного балкона, за которым возвышались башни Гипербореи. Взгляд юноши упал на какой-то темный предмет, лежащий возле одной из скамеек. Ластианакс озадаченно поморщился, заморгал, не сразу поняв, что именно видит и почему увиденное кажется таким странным.

На земле лежал Палатес. Мертвый.

Арка сняла капюшон затянутой в варежку рукой, открыв лицо – совсем еще юное, уже не ребенок, но еще не девушка. От холода ее белая кожа пошла красными пятнами, из носа текло, так что над верхней губой поблескивали две застывшие ледяные дорожки. Возле ее кожаных, облепленных снегом сапог начиналась трещина шириной примерно в десять шагов, расколовшая ледник.

– Ладно, думаю, мы заблудились.

По правде говоря, Арке следовало признать это еще три дня назад. Она обращалась к Карапузу, хоть и понимала, что тот не ответит. Названный так из-за своего малого роста, ее спутник был всего лишь белым конем, мохнатым и поджарым, и его дурной нрав мог сравниться лишь с его ленью. Если Карапуз не спал, он ел, а если не ел, то прижимал уши и показывал зубы. В данный момент отсутствие корма слегка поумерило его злость: конь печально вздыхал, раздувая впалые бока, и, понурив голову, поглядывал на хозяйку, а та всматривалась в окружающую мглу, и ветер развевал ее подернутые инеем светлые волосы.

– Проклятый туман!

Они ходили кругами с тех пор, как ступили на обледенелые склоны Рифейских гор, совершенно потерявшись в нависшей над землей странной дымке. Сквозь плотную завесу тумана совершенно не проникал солнечный свет, а ночью казалось, будто эта странная мгла светится сама. Уже в третий раз Арка едва не свалилась в расщелину.

Караванщики горячо отговаривали Арку от путешествия через ледник, хотя это был самый короткий путь в Гиперборею. Но юная путешественница поступила по-своему, полагая себя намного умнее других: в тринадцать лет люди часто так поступают. Теперь она горько жалела о своей самонадеянности. В последний раз они ели два дня назад, и, поглядывая на круп Карапуза, девочка уже начинала подумывать о жареной конине.

Помогая себе зубами, она стянула с рук варежки и подошла к коню. На боку животного висели пустые седельные сумки и пара сломанных снегоступов, прикрепленные к самодельному седлу. Несколько минут Арка боролась с застежками: онемевшие от мороза пальцы плохо слушались. Потом она все же сумела ослабить задубевшие ремни, и поклажа с сухим скрипом соскользнула на землю. Освободившись от ноши, Карапуз фыркнул.

Арка расстелила на снегу толстую кожу, из которой были сшиты седельные сумки, отцепила снегоступы, разломала их на куски, сложила обломки на коже и щелкнула пальцами – импровизированный костер загорелся. Она вытащила из седла деревянные бруски, сунула их в огонь, разбила в миске куски льда и поставила миску на огонь. Поднявшийся в воздух дым клубился вокруг ноздрей придвинувшегося к огню Карапуза. Арка сидела на корточках и терпеливо ждала, протянув руки к пламени. Когда над миской поднялся пар, она вытащила из-за пазухи холщовый мешочек и бросила последние крошки сушеных листьев в кипящую воду. Дав жидкости настояться, девочка вылила ее в пиалу.