Посвящается Пэт и Чарлзу Гарднерам

Был сочельник, половина десятого вечера. Насладившись предпраздничной трапезой в непринужденной и веселой атмосфере, я покинул столовую и через просторную прихожую дома поместья Монкс направился в гостиную, где у камина уже собралось все мое семейство. Внезапно я остановился и по старой привычке проследовал к парадной двери, распахнул ее и вышел.

Я всегда любил дышать вечерним воздухом: в разгар лета наполненным сладким цветочным благоуханием, осенью — едким от запаха костров и прелой листвы, зимой — морозным и колючим. Мне нравится смотреть в небо, непроглядно-черное или освещенное луной и усеянное звездами, или вглядываться в темноту, окружающую меня со всех сторон. Я люблю слушать крики ночных животных, стон ветра, который то вдруг налетит, то внезапно стихнет, и шорох дождя в ветвях фруктовых деревьев. Блаженно я подставляю лицо бодрящему воздуху, который приносится с пастбищ у реки и устремляется дальше — к вершине холма.

Вот и сегодня стоило мне лишь раз вдохнуть вечерний воздух, как на сердце отлегло — я понял, что погода изменилась. Всю неделю шел холодный проливной дождь, а дом наш и его окрестности окутывал туман. Из окна не было видно ничего, кроме деревьев, росших неподалеку. Погода стояла наисквернейшая — сырая и мрачная. Прогулки не доставляли никакого удовольствия. Для охоты оказалась слишком плохая видимость, а собаки бегали перепачканные грязью и угрюмые. Весь день в доме горел свет, стены в кладовой, в подвале и во флигеле отсырели, стали осклизлыми и издавали кислый запах. Огонь в камине шипел, дымил и едва горел.

Вот уже многие годы погода оказывала огромное влияние на мое душевное состояние, и, должен признаться, если бы не суматоха и атмосфера веселья, царившие во всем доме, я окончательно погрузился бы в уныние и состояние апатии, не смог бы наслаждаться жизнью, как мне того хотелось, и злился бы на свою чрезмерную восприимчивость. Но Эсми неприветливая погода лишь придала бодрости и сил, и наши приготовления к празднованию Рождества в этом году велись с особым рвением и размахом.

Я сделал пару шагов и вышел из тени дома, чтобы осмотреться при свете луны. Особняк Монкс стоял на пологом холме, который поднимался на высоту в четыреста футов над извилистой речушкой Ни, протекавшей с севера на юг в щедрой и плодородной части нашей страны. Внизу под нами лежали пастбища, чередовавшиеся с небольшими широколиственными лесами. Позади дома открывался совсем другой пейзаж, простиравшийся вдаль на несколько миль: колючий кустарник и поросшая вереском пустошь, дикий уголок посреди возделанных и ухоженных земель. Всего в двух милях от нас находилась большая деревня, а от крупного торгового города нас отделяли семь миль, и все же мы были окружены атмосферой уединения и отчужденности и чувствовали себя отрезанными от цивилизации.

Впервые я увидел поместье Монкс в разгар лета, когда мы вместе с мистером Бентли проезжали мимо в двуколке. Мистер Бентли в прошлом был моим патроном, но в последнее время я продвинулся по службе и стал полноправным партнером в адвокатской конторе, куда изначально поступил на должность младшего клерка и где прослужил всю свою жизнь. К тому времени мистер Бентли уже достиг возраста, когда возникает желание уйти на покой, поэтому потихоньку стал передавать мне бразды правления. Однако не реже чем раз в неделю он посещал нашу контору в Лондоне и сохранил эту традицию, пока не скончался на восемьдесят втором году жизни. Деревенская жизнь сильно привлекала его. Он не питал страсти к охоте или рыбалке и поэтому полностью посвятил себя роли деревенского мирового судьи, церковного старосты, а также начальника всевозможных приходских и административных советов, организаций и комитетов. Я невероятно обрадовался, когда он наконец взял меня в свои полноправные партнеры после стольких лет службы. И хотя я обладал достаточной мерой ответственности и считал, что честно заработал это место своим усердием, чтобы вместе с ним управлять делами фирмы, эта должность все равно казалась мне чрезмерно высокой наградой.

И вот так случилось, что тем воскресным днем я сидел в двуколке рядом с мистером Бентли, наслаждаясь видом утопавших в зелени и овеянных дремотой полей, которые простирались за пышными кустами боярышника, а лошадь легкой рысью везла нас к его огромному и нелепому дому. Я не привык просто сидеть и ничего не делать. В Лондоне почти вся моя жизнь была сконцентрирована на работе, не считая редких свободных минут, которые я проводил у себя в кабинете со своей коллекцией акварелей. Тогда мне было тридцать пять, последние двенадцать лет я жил вдовцом и не особенно любил светскую жизнь. Несмотря на то что внешне я казался достаточно здоровым человеком, я был склонен к нервным расстройствам и недугам, возникшим вследствие переживаний, о которых мне еще предстоит рассказать. По правде говоря, стареть я начал раньше времени и выглядел угрюмым мужчиной с бледным и сосредоточенным лицом — что и говорить, я производил весьма скучное впечатление.

Когда я отметил прелесть и спокойствие обстановки, мистер Бентли посмотрел в мою сторону и сказал:

— Почему бы вам самому не подумать о том, чтобы обосноваться в этих местах? Купите себе маленький домик… может, где-нибудь там? — И он указал хлыстом в сторону излучины протекавшей под нами реки, где удобно расположилась маленькая деревушка, белые стены домов которой согревало полуденное солнце. — По вечерам в пятницу будете выбираться сюда из города, гулять, дышать свежим воздухом, питаться свежими сливками и яйцами.

Его предложение выглядело заманчиво, но не настолько, чтобы увлечь меня, поэтому я лишь улыбнулся, вдохнул теплый запах травы и полевых цветов, посмотрел на пыль, поднимавшуюся из-под копыт лошади, и больше уже не думал об этом. Однако все изменилось, когда дорога привела нас к длинному, на удивление пропорциональному каменному дому. Он стоял на возвышении, откуда открывалась панорама речной долины и поля за ней, простиравшиеся до фиолетово-синих очертаний холмов на горизонте.

В тот момент меня внезапно охватило… даже не могу передать… чувство, желание… нет, скорее, твердая уверенность, вдруг возникшая у меня в душе, настолько ясная и пугающая, что я невольно крикнул мистеру Бентли придержать лошадь. Не успела двуколка остановиться, как я выскочил из нее и забрался на поросший травой холмик. Сначала я взглянул на великолепный дом, который был прекрасно расположен; весьма скромный по внешнему виду, он казался незыблемой твердыней, словно крепость; затем я посмотрел на раскинувшуюся внизу долину. Нет, у меня не возникло ощущение, будто я уже когда-то бывал здесь, но появилась абсолютная уверенность в какой-то невидимой связи.

Сбоку от дома ручей стремительным потоком сбегал вниз к лугу, а оттуда продолжал свой путь к реке.

Мистер Бентли теперь с любопытством взирал на меня из своей двуколки.

— Отличное место! — крикнул он.

Я кивнул, но не смог выразить словами охватившие меня чувства, поэтому отвернулся от него и стал взбираться вверх по холму. Там я увидел ворота, ведущие в огромный фруктовый сад, раскинувшийся позади дома, заросший высокой травой и постепенно превращающийся в непроходимые дебри. За садом я смог рассмотреть невозделанные равнинные земли. Чувство убежденности, о котором говорил прежде, все еще не покидало меня, и, помню, это даже встревожило, поскольку я не был впечатлительным, не отличался буйной фантазией и уж точно не обладал даром провидения. На самом деле, после пережитых в молодости событий я старательно запрещал себе думать о любых потусторонних явлениях и полностью погрузился в прозаичный мир зримого и осязаемого.