Москва, ВНИИПВВЧ при АН СССР, 1989 год.

– И сколько раз он уже сделал это? – зачарованно спросил Монастырев.

– Не считал, – честно признался ассистент, – точнее, сбился. Но он не слезает с турника тридцать минут.

– Невероятно.

Они сидели за столом перед огромным, во всю стену окном, открывающим вид на большой зал. Штанги, тренажеры, внушительных размеров гантели, гири – в зале было собрано «железо», которому позавидовал бы любой спортивный клуб, а в центре возвышался турник, на котором сноровисто подтягивался среднего роста голый по пояс мужчина, щедро расписанный синими уголовными татуировками. Его телосложение никак не соответствовало понятию «атлет».

– Показатели? – словно подопытный мог услышать через плотное стекло, поинтересовался Монастырев.

Датчики были закреплены прямо на теле уголовника, и тонкие провода шли на расставленные в зале многочисленные приборы. Ассистент бросил взгляд на самописцы:

– Он едва начал уставать.

– Невероятно, – повторил Монастырев. – Когда был сделан последний укол «ратника»?

– В субботу.

– Два дня назад! И эффект наблюдается до сих пор!

– Это прорыв, Геннадий Прокопьевич. – Ассистент восхищенно посмотрел на Монастырева. – Это гениальное достижение! Это…

– Это только начало, – прошептал Монастырев, – это только начало.

Уголовник продолжал подтягиваться с равномерной неторопливостью механического поршня. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх… Его лицо, невидимое наблюдателям, было угрюмо, а по низкому лбу медленно стекала первая струйка пота.

– Ну, и на какой стадии разработок мы сейчас находимся, любезнейший Геннадий Прокопьевич? – Горелик, толстый, рано облысевший заведующий лабораторией, вальяжно развалился в кресле, неподвижно уставившись на подчиненного круглыми навыкате глазами.

– Я… то есть мы сейчас как раз проходим третий этап испытаний, – сбивчиво сообщил Монастырев. – Подопытные, как вы, Савелий Исаакович, знаете, принимают препарат в течение трех недель, и утвержденный план-график предполагает…

– Знаю, знаю, – зевнул Горелик. – Третий этап включает шесть недель непрерывного приема препарата и еще шесть недель последующих наблюдений.

– Да, – облегченно выдохнул Монастырев.

Невысокий, хрупкий, с невыразительным лицом, главным украшением которого были, несмотря на возраст, юношеские прыщи, Геннадий Прокопьевич производил впечатление задерганного клерка, непрерывно ожидающего очередной головомойки «на ковре». За что? Да ни за что, просто потому что подвернулся. Каждый вызов к начальству был для Монастырева психологическим шоком, и Савелий Исаакович прекрасно об этом знал.

Скромный в быту, замкнутый, одинокий Монастырев не интересовался ничем, кроме науки, и вполне мог стать светилом, если бы не врожденная неуверенность в общении с людьми. Геннадий Прокопьевич панически боялся публичных выступлений, был патологически не способен на словах доказать свою точку зрения, не обладал той долей здоровой наглости, которая необходима для продвижения любых, даже самых замечательных идей. Именно поэтому при всем своем таланте Монастырев до сих пор служил доцентом на мелкой должности заведующего сектором лаборатории в закрытом НИИ, обслуживающем интересы имперской армии.

– Проект «Ратник», – с хорошо отрепетированной «научной» задумчивостью произнес Горелик. – Каковы последние результаты?

Завлаб только вернулся с симпозиума в Варне, был весел, загорел и жаждал досконально разобраться в поднадзорном учреждении, «окунуться», так сказать, в научные изыскания.

– Результаты самые замечательные, – занервничал Монастырев. – Потрясающие перспективы! Через неделю после начала приема препарата у подопытных вдвое сократилось время сна! При этом их работоспособность повысилась в три раза! Наблюдается резкое увеличение по таким показателям…

– В первую очередь заказчиков интересует изменение физических возможностей, – веско заметил Горелик. – Последние события, в частности война в Афганистане, наглядно продемонстрировали, что Советская Армия крайне нуждается в высококачественном и не вызывающем привыкания стимуляторе.

– Он у нас будет, Савелий Исаакович, будет! Проект «Ратник» – это будущее фармакологии! Под действием нашего препарата мышечная активность подопытных поразительно увеличилась! Сейчас они с легкостью справляются с нагрузками, которые раньше воспринимали как невозможные!

– Очень хорошо, – с прежней «задумчивостью» протянул заведующий лабораторией, – очень хорошо. Но вот первая неудача…

– Это в прошлом, – испуганно пролепетал Монастырев. – Мы же обсуждали это, Савелий Исаакович! Первая разработка «ратника» была слишком грубой, отнимала у клеток слишком много энергии. Именно этот факт и приводил к преждевременному старению. Клянусь, мы учли все ошибки!

– Надеюсь, – буркнул Горелик.

С первыми испытаниями «ратника» возникли серьезные неприятности: всего через неделю после начала ежедневных уколов двадцать отборных парней из спортроты военного округа превратились в трясущихся стариков, с мышечной атрофией и стремительно деградирующей нервной системой. Начиналось все тоже замечательно: повышение активности, уменьшение времени сна, выносливость, работоспособность, а закончилось двадцатью трупами. Скандал удалось замять с большим трудом, но тему сохранили – слишком хорошими оказались результаты первичных испытаний «ратника». Фармакологам вынесли устное предупреждение и велели добиться результатов. Правда, наученные горьким опытом военные отказались предоставить для следующих испытаний «комсомольцев-добровольцев», пришлось довольствоваться уголовниками, но это даже к лучшему: в осужденных разрешалось вкалывать все, что угодно, и в каких угодно количествах.

«А хорошо, что хмырь до сих пор боится, – подумал Горелик, глядя на поникшего Монастырева. – Хорошо, что он понимает, кому обязан своим благополучием».

Проект «Ратник» Савелий Исаакович спасал не только для того, чтобы удержать при себе теплое кресло заведующего лабораторией и членство в передовом отряде строителей коммунистического завтра – для спасения было достаточно отдать на растерзание провинившегося завсектором. На самом деле Горелик интуитивно, по-звериному чувствовал, что скромный Монастырев оказался на пороге выдающегося открытия, и вцепился в него мертвой хваткой. Увы, сам Савелий Исаакович в фармакологии разбирался весьма поверхностно, «красный» институтский диплом получил благодаря сидению в комитете комсомола, кандидатскую писал в соавторстве, а докторскую собирался вытянуть с помощью незадачливого завсектором.

«А может быть, и Нобелевскую…»

– Не мне вам рассказывать, любезнейший Геннадий Прокопьевич, о том сложнейшем международном положении, в котором оказалась наша страна. – Завлаб поучительно выставил вверх палец. – В эти трудные времена от нас с вами, да-да, любезнейший Геннадий Прокопьевич, это не высокие слова, от нас с вами зависит судьба Родины…