Если бы кто-то в это майское утро мог подняться на дельтаплане и взглянуть с высоты птичьего полета, то увидел бы все сразу — поля, делянки, покрытые хвойным ковром, пластиковые купола новеньких оранжерей, ряды саженцев, тянущихся в струнку, как солдаты на параде, липовую аллею, ведущую к двухэтажному зданию, обшитому белым канадским сайдингом, кусты персидской сирени в пике цветения, в фиолетово-лиловом своем зените.

С высоты птичьего полета были бы видны и глухие заборы по периметру, и дальняя полоска леса, и высоковольтная линия параллельно шоссе, по которому с утра и до ночи, с ночи и до утра текут потоки машин. Город был рядом, за автотрассой, наступал, отвоевывая участки для новых жилых микрорайонов, магазинов, кафе, бензозаправок, моек, кинотеатров. За четырнадцатым микрорайоном уже возводили элитные пятнадцатый и семнадцатый, для шестнадцатого засыпали бывшее летное поле бывшего спортивного аэродрома. Для восемнадцатого микрорайона, который значился в генеральном плане строительства, здесь уже не хватало места.

А там, за шоссе, была совершенно иная страна — это сразу бросалось в глаза с высоты птичьего полета. Если только, конечно, бесстрашно взмыть на дельтаплане, надев искусственные крылья.

Стая крикливых галок… Кромка леса на горизонте. Растворенные настежь ворота, три грузовичка-»Газели» выруливали из липовой аллеи к белому зданию, в котором никто уже не узнал бы прежнюю полуразвалившуюся совхозную контору.

Четвертый грузовичок стоял напротив входа. Трое рабочих в синих комбинезонах загружали в кузов большие картонные коробки. С крыльца за ними наблюдала молодая женщина — руки в бока, очки в модной оправе на кончике вздернутого носа (как только держались?), на загорелом скуластом лице выражение озабоченной решительности и редкого профессионального рвения.

— Марина Николавна, полнехонько тут, финиш! — крикнул ей один из рабочих.

— Отъезжай! — Голосок у Марины Николаевны был звонкий, командирско-комариный. — Следующая давай!

На борту подрулившей «Газели» было нарисовано что-то яркое, приятное глазу пестротой, но абстрактно непонятное — пятна ли, цветы ли. Все объясняла надпись: «Компания «Царство Флоры» — благоустройство и озеленение участков, ландшафтное проектирование. Поставки цветов в любой регион России».

Рабочие поднялись на крыльцо, Марина Николаевна посторонилась. Она осталась снаружи, а рабочие начали забирать коробки. В помещении было прохладно, солнечные зайчики пятнали дощатый сосновый пол. Сосной внутри было отделано все — стены, потолок, окна. В открытую дверь просачивался легкий ветерок. Пахло струганым деревом и словно бы пролитыми духами. Запах шел из запакованных коробок — розовый, густой. Из соседнего помещения, несмотря на то что дверь туда была плотно закрыта, сквозь невидимые глазу щели тянуло другим ароматом — тонким, нежным, кружащим голову.

— Как они тут не задохнутся? — хмыкнул один из рабочих. — Слышь, я вот на Восьмое марта Верке своей розы купил, а потом…

— Ты, Митрич? Розы? — перебил напарник.

— А че, не могу, што ль? Мы пятнадцать лет с ней женаты, канючила она все — ласки не вижу, внимания, хоть бы цветочек когда… Ну и преподнес ей. Так мы, веришь, потом всю ночь заснуть не могли. Поставила она розы-то в вазе сдуру на трюмо, так такое, скажу тебе, от них амбре. У меня голова наутро как с бодуна. Их там, в букете, пяток и было-то всего, а тут, мать честная, целые охапки. — Он осторожно колупнул крышку коробки, приподнял картонные створки.

В коробке, как и в десятках других, были свежие розы — в этой сплошь темно-красные, в других белые, пурпурные и желтые.

Когда погрузка закончилась, Марина Николаевна отметила наряд.

— Ехать как к заказчику, знаете? — деловито спросила она. — Это в самом центре — Палашевский переулок, здание банка «Прогресс и развитие».

Банк «Прогресс и развитие», имевший шикарный офис в Палашевском переулке, праздновал десятилетний юбилей со дня своего основания. К знаменательной дате он сделал «Царству Флоры» крупный заказ на поставку цветов для украшения президиума собрания акционеров и банкетного зала. Три «Газели» увезли коробки с розами, закупленными фирмой специально для этого случая в оранжереях под Иерусалимом. Закупку делала младший флорист Марина Николаевна Петровых. Три дня как она вернулась из Иерусалима, средиземноморский загар еще не успел смыться, и она была этому безмерно рада.

Четвертый грузовичок должен был развозить другие заказы — миртовые деревца в горшках для кафе на Кузнецком, свадебные букеты и несколько флористических композиций в подарочном оформлении фирмы.

— Подождите меня на рецепции, — приказала Марина Николаевна молоденькому водителю, недавно принятому на работу. — Там внутри подождите и не трогайте ничего. Нет, мирт можете грузить, только очень осторожно, понятно?

За работой часто забываешь о себе. Но природа берет свое — Марина Николаевна ринулась в туалет. А новичок-водитель прошел через прохладное, освобожденное от коробок помещение, давя юрких солнечных зайчиков на дощатом полу, открыл ту, вторую дверь, как сезам.

Когда-то давно, когда в этом здании — еще таком неказистом, не ведавшем евроремонта — ютилась совхозная контора, здесь нельзя было повернуться от столов и шкафов, за которыми день-деньской заседали и курили, кричали друг на друга и по плохонькому телефону, требуя корма и запчасти для тракторов, скрипели перьями, печатали на раздолбанных машинках, щелкали на счетах. Сорок лет назад, тридцать лет назад, двадцать лет.

А потом контора сгинула в небытие. В старом здании начался большой ремонт, уничтоживший перегородки, столы и шкафы, источенные жучком. И оказалось, что места даже слишком много. А свет чисто вымытых окон не только достаточен для нашего сумрачного северного климата, но даже избыточно ярок, лучезарен.

Новичок переступил порог и замер в восхищении, как и многие до него. Здесь было очень много цветов. Была и мебель — удобная офисная, но она как-то терялась в разноцветном душистом море «образцов продукции». На специальных подставках в керамических вазах, в глиняных горшках, в стеклянных сосудах вдоль стен, в углах и в центре стояли цветы, цветы, цветы.

Но что-то было здесь не так. Что-то было еще — кроме. Кроме сладкого волшебного аромата. Кроме этой красоты и хрупкости. Помимо разноцветного буйства лепестков, бутонов, листьев, стеблей. Кроме лилий и роз, тюльпанов, нарциссов, крокусов и гиацинтов, кроме…

Что там за алые брызги? Вон там? Так странно похожие на бутафорскую театральную краску? Это кровь?!

Водитель невольно попятился. Потом мотнул головой, как упрямый бычок. Вдохнул полной грудью. Как тут душно от этого запаха. Голова закружилась, неудивительно. А это же… это же просто картина на стене. Большая картина. А он-то, чувак, деревня…

Он направился к противоположной стене, осторожно лавируя между подставками, вазами, ящиками. У него было ощущение, будто он плыл на лодке по озеру, только вот вместо кувшинок на него снизу глядели желтые подсолнухи. Это в мае-то подсолнухи? Откуда? Какими судьбами? Странное чувство не отпускало, голова кружилась все сильнее.