Ей опять снился мальчик с серьезным лицом и длинными, как у девочки, темными локонами. Он прижимал к груди удивительной красоты куклу в соломенной шляпке с перьями и цветами. Из-под смятого детской рукой пышного платья торчали кукольные ножки в изящных красных туфельках. На туфельки спускались многоярусные кружева тонких белоснежных панталончиков. Ей очень хотелось иметь эту куклу. В этом часто повторяющемся сне она обязательно отнимала у мальчика его сокровище. Просыпалась обычно от собственного крика «Отдай!» и неприятного, болезненного щемления в груди.

Ларисе не нравилось слово «любовник». От него несло пошлостью и скукой. Наверное, потому что мужчины, коих принято именовать этим словом, ей очень быстро надоедали. Оно и понятно: все, что становится постоянным, в конце концов делается пресным и скучным. Ни одного мужчину Лариса не удерживала возле себя долее двух месяцев и всегда сама заканчивала отношения. Резко. Хирургически. Отрезала – и все. Некоторые мужчины сразу соглашались с этим решением и больше никогда не звонили. Другие цеплялись за нее, пытались вернуть, но она всегда оставалась непреклонной. Сигналом к тому, что пора отрезать от себя очередной мужской экземпляр, являлось как-то враз наваливающееся ощущение непроходимой скуки. Лариса вдруг понимала, что при следующей встрече все пойдет по давно отработанному сценарию: ужин, поцелуи, объятия, постель и… все. Завтра снова то же самое: ужин, поцелуи, объятия, постель… И послезавтра то же, и послепослезавтра… Всегда одинаково, однообразно и скучно… скучно… скучно…

Конечно, Лариса читала в журналах и на женских сайтах о том, как разнообразить интимные отношения, чтобы они не приедались, но, представив себя в костюме Евы, на шпильках и в лепестках роз, начинала безудержно хохотать, и желание встретиться с поклонником сходило на нет раньше положенного срока.

Но в любовь Лариса верила. Ее собственные родители, всю жизнь относившиеся друг к другу с трогательной нежностью, убедили ее в том, что она все-таки существует. Но, похоже, не всем выдается. А может, Ларисина душа так давно и прочно устремлена к другому, что на мужчин просто не остается сил. Страстью Ларисы были куклы. В свободное от работы время она ездила по кукольным выставкам, читала специальные книги или искала сведения о них в Интернете. Она висла на сайтах любителей кукольных дел, болтала об этом в чатах и даже планировала записаться на мастер-класс к одной из кукольниц, с которой и познакомилась в Интернете. Художница по имени Женя шила тряпичных (или, правильнее сказать, текстильных) кукол. Они выходили у нее до того красивыми и похожими на людей, что Ларисе хотелось самой попробовать сделать что-нибудь подобное.

Конечно, гораздо больше ее интересовали куклы, которых она сама ни при каких условиях и ни на каком мастер-классе сделать не смогла бы, то есть антикварные, старинные. Лариса была уверена, что улавливает особую энергетику, которая исходит от этих изящных игрушек, когда-то принадлежавших другим людям. Более того, казалось, что каждая кукла из ее пока еще маленькой коллекции молчит до поры до времени, а потом обязательно поделится своей сокровенной тайной, и тогда она, Лариса, станет непременно счастлива и спокойна.

Антикварных кукол у нее было мало. Всего четыре. Очень уж они дороги! Самая любимая, конечно же, Лизи, которую Лариса за очень большие деньги купила у соседки по лестничной клетке, зайдя как-то по осени поинтересоваться, греют ли батареи. Это была немецкая кукла фирмы «Хандверк», крупная, шестьдесят восемь сантиметров, одетая, как барышня девятнадцатого века, в длинное бархатное платье цвета какао, отделанное коричневым шелковым кантом. Очень украшали его кремовые кружевные манжеты и пелеринка. На ногах Лизи были чудные кожаные туфельки в тон платью, с коричневыми лентами, которые крест-накрест перевивали ее изящные лодыжки. В ушках сверкали жемчужные серьги, заколки в прическе тоже заканчивались крупными розоватыми жемчужинками. Фарфоровое лицо куклы с огромными карими очами было томным и загадочным. На подбородке имелась трогательная ямочка, а пухлые губки были слегка приоткрыты, чуть обнажая прелестные белые зубки. Лизи стояла на компьютерном столе в специально сделанной для нее нише и задумчиво глядела вдаль. Вечерами, когда комната освещалась лишь ночником над диваном, Ларисе казалось, что по лицу Лизи пробегает легкая дрожь, она силится что-то сказать, но… никак не может…

Лариса находилась в состоянии непроходимой скуки, в которую ее вверг очередной поклонник по имени Артур. Надо сказать, что нестандартное для русского человека имя было одной из причин, которая первоначально Ларису к нему привлекла, а потом она же и стала служить постоянным раздражителем. Называть полным именем того, с кем лежишь в постели, весьма неинтимно. Уменьшительное же придумать оказалось чрезвычайно трудно. Как Лариса ни пыталась, так и не удалось найти единственно верное. Арик… Рики… Как-то все это было не по-русски и отдавало мексиканским сериалом. Сам Артур ни в какую не желал признаваться в том, как его звала мама. Видимо, мамин вариант был еще более слащав и еще менее мужественен. Да, некоторые женщины любят давать своим сыновьям сюсюкающие имена: Стасик, Владик, Алик… Лариса знавала даже одного мальчика по имени Вика… Но вспоминать о Вике она никогда не хотела. И старалась не вспоминать.

Мобильник издал трель. Взглянув на экран, где появилась фотография Артура, Лариса тяжко вздохнула, повертела изящный аппаратик в руках, а потом все же отключила. Сунув его в карман пиджака и наскоро мазнув помадой по губам, она выскочила за дверь квартиры. У подъезда ее уже должно было ждать такси. До открытия выставки оставалось минут двадцать. Если не попадут в пробку, то успеют.

Недавно выстроенный «Кукольный Дом» выглядел инородным телом среди старых зданий в стиле сталинского ампира. Он ломал ровную линию, выпирая вычурным застекленным крыльцом чуть ли не до самой проезжей части. Вместо изящных лепных кариатид или хотя бы пышнотелых советских колхозниц с серпами у входа стояли две стеклянные Коломбины в юбках-колокольчиках. Обе держали перед лицами маски. Когда кто-то приближался к дверям, куклы вспыхивали изнутри, будто фонари. При этом стеклянные юбочки в синие и красные ромбы так прозрачно-сладко светились, что казались сделанными из леденцовой массы. Внутри Коломбин срабатывали механизмы, легкие движения рук отводили от застывших, но прекрасных лиц маски, и мелодичные голоски произносили: «Добро пожаловать!» И всякий, кто заходил в «Кукольный Дом», с самой довольной улыбкой непременно благодарил симпатичных привратниц.

Жители района не благодарили. Они ненавидели этот дом. Они всеми силами протестовали против его возведения, но, конечно же, ничего сделать не смогли. Владелец «Кукольного Дома» Дмитрий Русаков, по слухам, был богат настолько, что смог бы выкупить у города весь этот район, а не только землю под застройку одного здания. Стеклянные юбочки Коломбин несколько раз были разбиты, а маски – вырваны из тонких ручек с переломами изящных пальчиков, но столько же раз в самом лучшем виде и восстановлены. В конце концов жители сдались, поняв всю бесперспективность борьбы, и даже стали водить детей и внуков смотреть на чудо-кукол. Открылся «Кукольный Дом» месяц назад с большой помпой и при большом стечении приглашенных и неприглашенных лиц. Неприглашенные остались глазеть на Коломбин, которые в честь праздника открытия были принаряжены в островерхие шелковые шапочки с колокольчиками и, будто танцуя, с определенной периодичностью поворачивались вокруг своих осей. О том, как развлекали приглашенных, питерское телевидение сделало подробный шикарный отчет, но никто из обывателей даже не завидовал, ибо с таким же успехом можно было завидовать, скажем, празднеству при дворе английской королевы.