Джоан и Тому шутки ради.

Он падал. Панель управления превратилась в лабиринт беспорядочно мерцающих огоньков и цифр; его кружило, словно он сел на сломанную карусель. Звенел сигнал тревоги, но он и без того понимал, что влип. На мониторе мигала красная лампочка, сообщавшая, что влип он крепко. Окончательное осознание этого пришло в тот самый миг, когда он увидел разверстый впереди вакуум.

Громко ругаясь, чтобы заглушить страх, он все же попытался как-то выправить положение. Приборы не слушались. Звездолет, попавший в поле тяготения, трясло и швыряло во все стороны. Перегрузки… на него как будто обрушилась бетонная стена и придавила к спинке кресла. В ушах звенело; повсюду слышался металлический скрежет.

Держись! Держись, сукин ты сын! — с трудом выговорил он, едва разлепив губы, и попробовал выправить курс. Но, как он ни старался, черная дыра неумолимо затягивала в себя звездолет.

Свет в рубке погас; только мерцали огни на панели управления. Звездолет угодил в спираль, его раскрутило и с огромной скоростью швырнуло вниз, как камень, пущенный из рогатки. Он зажмурился от ослепительного света и жара и инстинктивно вскинул руку, чтобы защитить глаза. Его сильно тряхнуло; грудь словно сковало обручами. Он беспомощно разевал рот, пытаясь вдохнуть.

Перед тем как потерять сознание, он вдруг вспомнил: мама хотела, чтобы он стал юристом. Но ему всегда хотелось только одного: летать.

Когда он пришел в себя, оказалось, что его больше не крутит и не швыряет. Звездолет находится в свободном падении. Он с трудом бросил взгляд на панель управления. Цифры бежали в обратном направлении. Аппаратура вышла из строя? Его снова прижало к спинке кресла. Земной шар впереди рос, разрастался, заполняя собой обзорный экран…

Чувствуя, что вот-вот опять потеряет сознание, он метнулся вперед, ухватился за рычаг и перевел звездолет в режим автопилота. Компьютер посадит звездолет на необитаемой территории, и, если Бог есть, аварийное тормозное устройство на его старой посудине все же сработает.

Может быть — хотя надежды мало, — он увидит еще один рассвет… И почему он не стал юристом? Почтенная, безопасная профессия.

Сине- зеленый, очень красивый земной шар стремительно приближался… «Да ладно, — подумал он. — Почтенная, безопасная профессия — зато какая скука!»

Либби стояла на крылечке и смотрела, как молнии вспарывают ночное небо. Гроза и дождь — великолепное зрелище. Несмотря на то что она стояла под навесом, волосы и лицо у нее намокли. В окне за спиной горел свет — теплый, уютный, желтый свет. Вздрогнув от очередного раската грома, Либби подумала: хорошо, что она заранее запаслась свечами и керосиновыми лампами.

Несмотря на свет и тепло, в дом пока не тянуло. Хотелось еще немного постоять, глядя на дождь, и послушать громовые раскаты, усиленные эхом в горах.

Если грозовой фронт еще задержится, северный перевал на несколько недель окажется недоступен. Ну и ладно, подумала Либби, любуясь очередной вспышкой, которая расколола черное небо. Несколько недель у нее есть. И даже не несколько недель… Впереди у нее вся жизнь! Она улыбнулась и обхватила себя руками.

Она радовалась, что все так хорошо придумала. На редкость удачное решение — на время спрятаться в хижине, тайном убежище их семьи. Ее всегда тянуло в горы. Здесь, в Кламатских горах на юго-западе Орегона, есть все, что нужно. От здешней красоты захватывает дух… Зазубренные горные пики, чистый воздух и одиночество. Если даже на написание диссертации уйдет полгода, значит, так тому и быть. Она целых пять лет занимается культурной антропологией, из них три года провела в экспедициях. Ей кажется, что она знает все о влиянии достижений современной цивилизации на жителей острова Колбари. Либби не давала себе поблажки с тех пор, как ей исполнилось восемнадцать лет. Она еще ни разу так долго не жила одна — в отрыве от родных, знакомых, коллег. Диссертация для нее важна — иногда ей кажется, что даже слишком важна. Приехав сюда и позволив себе немного побыть наедине с собой, разобраться в себе, она пошла на серьезный компромисс.

Либби родилась в этой самой приземистой двухэтажной хижине и первые пять лет жизни провела здесь, в горах. Она жила свободно и не стесненно, как олененок.

Она невольно улыбнулась, вспомнив, как они с младшей сестренкой бегали босиком, как верили, что мир начинается и заканчивается ими самими и их родителями-хиппи.

Перед глазами всплыли милые картины детства: вот мама сидит за ручным ткацким станком и увлеченно придумывает новые узоры для своих ковриков и циновок, а отец самозабвенно вскапывает грядки в огороде. По вечерам они слушали музыку; родители рассказывали им сказки и разные увлекательные истории. Они вчетвером жили счастливо; им никто не был нужен. Других людей они видели только раз в месяц, когда ездили в Брукингс пополнить запасы.

Возможно, все так бы и продолжалось до сих пор, но шестидесятые годы закончились, а в семидесятых их жизнь круто изменилась. Один заезжий торговец произведениями искусства обратил внимание на гобелен, сотканный матерью Либби. Примерно в то же время отец вдруг открыл, что из смеси определенных лекарственных травок — он выращивал их за домом — получается вкусный успокоительный чай. Незадолго до того, как Либби исполнилось восемь лет, ее мать превратилась в известную художницу, а отец стал преуспевающим предпринимателем. В хижину они теперь приезжали только в отпуск, а все остальное время семья жила в Портленде.

Наверное, культурный шок, который тогда пережила Либби, и подвигнул ее к занятиям антропологией. Она училась самозабвенно, постигая устройство различных обществ и изучая внешние воздействия на них. Она так увлеченно искала ответы на интересующие ее вопросы, что часто забывала, в каком времени живет сама. И всякий раз, как с ней происходило нечто подобное, она брала несколько дней отпуска и приезжала сюда или к родителям. Она понимала, что не должна отрываться от настоящего.

Либби дала себе слово: если гроза пройдет, завтра она включит компьютер и приступит к работе. Но будет работать всего по четыре часа в день. Последние полтора года она частенько засиживалась за компьютером втрое дольше установленной для себя нормы.

Всему свое время — так говорит мама. Что ж, сейчас ей представился прекрасный случай вспомнить ту безмятежную свободу, которой она наслаждалась первые пять лет жизни.

Как здесь спокойно — несмотря на грозу! Либби радовалась ветру, треплющему ей волосы, и слушала, как по камням и по земле шлепают капли дождя. Несмотря на оглушительные раскаты грома, она чувствовала безмятежность. За всю жизнь она не встречала такого спокойного, мирного места.

В первый миг она приняла особенно яркую вспышку за шаровую молнию или метеор. Вдруг все кругом осветилось, и она разглядела неясные очертания чего-то большого. Тускло блеснул металл. Либби вышла из-под навеса под дождь и инстинктивно прищурилась. Огромный предмет стремительно падал. Либби прижала руку к шее.