Утро застало Шарлотту Гринстоун на белом колченогом стуле больничной палаты. Последние недели она почти не отходила от постели своей крестной. Эти стены видели десятки болезней и смертей, но Аврора отказывалась предаваться унынию, предпочитая вспоминать забавные случаи из своей бурной молодости и рассуждать о жизни после смерти.

Она уже пришла к выводу, что хочет быть кремированной, припомнила все, что знает о Рае и его иерархии, прикинула, сколько ей стоять в очереди до следующей реинкарнации в качестве домашней кошки.

Смерть не пугала Аврору. Гораздо больше она волновалась за свою крестницу, которая останется совсем одна, когда она покинет этот мир. Сказать по правде, ее опасения нельзя было назвать беспочвенными. Шарлотта была прекрасно обеспеченной, образованной девушкой, способной позаботиться о себе, но количество людей, которым она могла позвонить в поисках поддержки и участия, сводилось к нулю.

Чтобы успокоить любимую крестную, Шарлотта решила выдумать себе жениха. Любой женщине он показался бы идеалом, если бы существовал в реальности: заботливый, честный, благородный, скромный, но при этом достигший высот в своей профессии. Его так называемое присутствие в жизни Шарлотты дало Авроре веру в то, что даже после ее смерти кто-то будет любить ее девочку и заботиться о ней, что она не останется одна.

И все благодаря Тадеушу Джеремии Гилберту Тайлеру.

Конечно, в лицо его никто Тадеушем не называл. Его коллеги-ученые называли его Тайлером. Он был известен как признанный эксперт в области ботаники, ученый, борец за экологию и искатель приключений. Мать звала его Tea, отец обращался к нему просто «сынок» и с подозрением интересовался у матери, почему их ребенок больше похож на Шона Коннери, чем на него. Ни братьев, ни сестер у него не было — так было проще для Шарлотты, не пришлось придумывать легенду еще и для них.

Сама Шарлотта называла его Гилом и произносила это имя с восхищенным придыханием, как и полагалось до безумия влюбленной девушке. По крайней мере, так она говорила Авроре, которой ужасно нравились рассказы об их внезапно вспыхнувшем чувстве, которое стеснительная крестница до поры до времени держала в секрете.

Гил находился в Папуа-Новой Гвинее, в верховьях реки Сепик, где контакты со внешним миром были ограничены практически полным отсутствием цивилизации, и в первую очередь телефонов. Пару недель назад ему удалось отправить сообщение телеграфом, в котором он писал, что любит, скучает и обещает больше никогда не уезжать в такие долгие экспедиции, потому что вдали от Шарлотты жизнь его становится совершенно невыносимой. Также он писал, что хочет познакомиться с Авророй, ведь он столько слышал о ней: успешной бизнес-леди, археологе, коллекционере древностей, а главное, крестной матери ее возлюбленной. А Аврора, конечно, мечтала увидеть его.

Милая, добрая, немного эксцентричная, Аврора Хершевал была самым близким и дорогим Шарлотте человеком. Родители Шарлотты погибли еще двадцать лет назад и сохранились в ее памяти как милое и теплое воспоминание, и она осталась на попечении у любящей крестной.

Разум Авроры уже давно затуманили бесконечные обезболивающие, поэтому она часто путала Гила с отцом Шарлотты, но это было и не удивительно, ведь, создавая образ идеального мужчины, — а воображаемый возлюбленный по определению должен быть идеальным, — Шарлотта вспоминала отца. Правда, не только его. В образе Гила проскальзывали черты Индианы Джонса, капитана Кирка и Джека Воробья, но, в отличие от известного пирата, ее жених не пренебрегал личной гигиеной.

Шарлотта почти по-настоящему скучала по его чуть хриплому голосу, сильным теплым рукам, нежности объятий. Страшными одинокими ночами в больничной палате, когда Аврора лежала без сознания под капельницами, а одинокое безрадостное будущее казалось Шарлотте свершившейся реальностью, он один составлял ей компанию, пусть лишь в воображении. Он помогал ей улыбаться Авроре даже в последние дни, когда уже всем было ясно, что рак побеждает, и она не выкарабкается.

* * *

Аврора умерла, и в этот раз даже Гил не смог помочь Шарлотте сдержать слезы. Она плакала, вспоминая женщину, которая стала для нее матерью и подругой, плакала от счастья, что страдания любимой крестной наконец прекратились, и от ужасной боли потери самого близкого человека, которого уже никогда не будет рядом. Она просто плакала.

Гилберт не успел вернуться в Австралию, чтобы встретиться с Авророй до ее кончины, — непростительное пренебрежение и нерасторопность, за которую он тут же поплатился. Приговор Шарлотты был суров — стремясь спасти похищенных девушек из племени, в котором он проводил исследование, Гил по неосторожности попал на территорию каннибалов и исчез. Власти не слишком надеялись когда-нибудь найти его останки.

Профессор Гарольд Мид вошел в кабинет и с недоумением уставился на свою подчиненную:

— Шарлотта? Что ты здесь делаешь? — Его спокойный тон никак не вязался с испуганным выражением лица.

В ее боссе многое было весьма противоречивым: например, его версия истории Древнего Египта, во многом расходящаяся с мнением большинства ученых. Еще у профессора Мида было странное представление о рабочей неделе, которая, по его мнению, должна была составлять не меньше семидесяти часов, а никак не пятьдесят, как у всех.

Но даже при таком графике Шарлотта еще никогда не оказывалась на работе в семь тридцать утра.

— Шарлотта? — повторил он.

— Работаю, — откликнулась она. — По крайней я планировала заняться именно этим. Что-то не так?

— Просто мы не ожидали тебя сегодня увидеть. Я думал, тебе понадобится какое-то время, чтобы смириться с потерей, ведь похороны твоей крестной были только вчера.

На которых он, кстати, присутствовал, хотя был почти не знаком с Авророй.

— Я соболезную.

— Спасибо, что пришли. Это была красивая церемония. Достойное завершение яркой жизни.

— Но если ты хочешь взять пару дней отдыха…

— Нет. — Шарлотта покачала головой. — Со мной все в порядке. — Она попыталась улыбнуться, хотя в нынешнем состоянии это было нелегко, и, судя по тревоге в глазах Мида, он это тоже заметил. — Все хорошо, правда. Я готова работать. У меня есть несколько идей по поводу происхождения фрагментов чаши из Лоэсской гробницы.

— Эта чаша от тебя никуда не денется. Ты даже можешь передать работу над ней кому-нибудь из коллег. Может, доктору Карлайлу? Они с доктором Шедфеллоу отличная команда.

— Не сомневаюсь, — фыркнула Шарлотта. — Но я, пожалуй, пренебрегу этим предложением.

Лоэсская гробница была ее находкой. Ее и Авроры. Она отдала Шедфеллоу право на раскопки с условием, что она будет участвовать в анализе и изучении всех обнаруженных там предметов, но доктор Шедфеллоу при любом удобном случае забывал об их соглашении, стараясь все заслуги в разработке Лоэсса приписать себе. Сейчас ее легко было обмануть: слишком много бессонных ночей, слишком много обсуждений воображаемых событий, ведь оставаться в реальном мире практически невыносимо…