Высокий нарядный фрегат его величества «Неустрашимый» вошел в крохотную рыбацкую бухту. Две дюжины уставших гребцов подвели грациозный корабль к наспех сооруженному деревянному причалу. Толпа людей, собравшихся на берегу, охрипла от приветственных возгласов. На водной глади пестрели букеты цветов, брошенные в честь пришельцев. На борту сияющего фрегата находился император Эльбы, владыка каждой пяди шестнадцатимильного острова.

Всем хотелось взглянуть на низкорослого человека в старом зеленом мундире, белых панталонах и высоких сапогах с алыми отворотами. Его можно было узнать по походке: он шел, подавшись телом вперед, руки за спиной, нервно вышагивая, как «тигр в клетке». Хлопья нюхательного табака, прилипшие ко рту, дополняли его сумбурный, всклоченный вид.

Всего две недели назад он пытался покончить с собой, проглотив смесь опия, белладонны и белой чемерицы, которую постоянно носил с собой на шее в пузырьке-сердечке. Доза была смертельная, но яд выдохся за время долгого и тяжелого похода в Россию. От мучений, пережитых в Москве, теперь его, казалось, отделяла целая вечность. Конечно, остров, который он видел в подзорную трубу, не был Корсикой. Император подчинился судьбе и думал о том, что его ожидает на этом пятачке земли, темневшем в голубизне моря.

Наполеона Бонапарта, гениального маньяка, покорившего почти весь континент, наконец остановили. Этот баловень судьбы с невероятной быстротой подчинял себе территорию за территорией. Французский триколор поднимался во всех столицах от Мадрида до Москвы. Члены горделивого клана Бонапартов занимали троны по мере расширения империи. Однако перенапряжение, истощение сил, участившиеся военные неудачи привели к тому, что чудовищная многонациональная конструкция рухнула. Наполеон потерпел поражение, его империя развалилась, вся международная система расползлась по швам, требовалась ее полная перестройка.

Осенью 1814 года в Вену потянулись короли, королевы, князья и дипломаты на мирную конференцию, какой в истории еще не бывало. Свои делегации направили более двухсот государств и княжеских дворов. Им предстояло разрешить множество проблем. Каким видится странам-победительницам послевоенное устройство Европы? Как можно компенсировать жертвы, понесенные народами вследствие наполеоновского ига? Венский конгресс давал возможность ликвидировать последствия совершенных Наполеоном преступлений и создать в Европе, как многие надеялись, «лучший из миров».

Предполагалось, что переговоры займут три-четыре недели. Поднаторевшие в дискуссиях дипломаты рассчитывали на шесть недель. Но делегаты в предвкушении длительного мира предались нескончаемым празднествам. Мирная конференция в Вене скоро превратилась в развеселый, безумный карнавал: маскарадные балы, средневековые рыцарские турниры, банкеты и роскошные приемы, «блистательный хаос» всеми цветами радуги сверкал на обоих берегах Дуная.

Действительно, в то время как миротворцы предавались удовольствиям, таяли надежды на скорое урегулирование проблем. Подковерные интриги, личная неприязнь и вражда, масса других непредвиденных трудностей не давали участникам встреч договориться практически ни по одному вопросу. Достичь мирного согласия оказалось не менее сложным, чем нанести поражение Наполеону.

Внезапно эта «счастливая вольная жизнь» после шести месяцев гуляний нарушилась. В Вене появился посыльный с письмом, на котором значилось «срочно». Часы только что пробили шесть утра, и австрийский министр иностранных дел князь Клеменс Меттерних чувствовал себя слишком уставшим, чтобы заняться неотложным делом. Он бросил депешу на ночной столик и попытался заснуть. Через полтора часа князь все-таки вскрыл письмо, отправленное имперским и королевским генеральным консульством в Генуе (на самом деле оно располагалось в Ливорно). И он прочитал:

С князя сон как ветром сдуло. Бонапарт сбежал, и никто не знал, куда он направил свои стопы. Министр выскочил из постели, наспех оделся, примчался на конгресс и сообщил ошеломляющую новость. Когда вечером в Редутензале опускался занавес, уже началась охота на «самого грозного после Чингисхана полководца».

Венский конгресс не походил ни на одну мирную конференцию, имевшую место в истории. Это было первое крупное международное миротворческое мероприятие по всем меркам, в том числе и в смысле его одиозности, которая до сих пор вызывает горячие дискуссии. Он отличался не только масштабностью проблем, но и взрывоопасным составом делегаций, съехавшихся в декадентскую столицу Габсбургов.

Австрию, хозяйку конгресса, представлял холеный, честолюбивый, искушенный в дипломатии и женщинах князь-донжуан Меттерних. Из побежденной Франции, избавленной от Наполеона, приехал тоже дипломат, в равной мере утонченный и развращенный князь Шарль Морис де Талейран-Перигор. Мадам де ла Тур дю Пен признавала справедливыми все скандальные обвинения, выдвигавшиеся в адрес французского аристократа. Однако это не мешало ей считать его самым «притягательным» человеком. В напудренном парике, бархатном камзоле, на красных каблуках, он выглядел последним живущим представителем старого режима. «Дерьмо в шелковых чулках», — говорил о нем Наполеон.

Особенно капризной и вспыльчивой была делегация Пруссии, северогерманского государства, бывшего тогда слишком сильным, чтобы занести его в разряд малых государств, но недостаточно сильным, чтобы считать великой державой. В Вену явился сам король Фридрих Вильгельм III, и его миссия была одной из самых больших, образованных и настырных. Пруссия требовала возмещения потерь, понесенных страной в результате бесцеремонного обрезания ее территории французскими интервентами.

Из Великобритании приехал министр иностранных дел виконт Роберт Уильям Каслри, чопорный и эксцентричный джентльмен, прославившийся тем, что, еще будучи членом парламента, устроил скандал, вызвав на дуэль правительственного министра. Теперь он свою необузданную энергию направил на международную стратегию, прекрасно понимая, что представляет экономическую силу, поддерживаемую самым мощным в мире флотом.

И наконец, Россия. Она дала конгрессу светскую звезду первой величины, по крайней мере сиявшую вначале, — царя Александра. Высокий, белокурый, в темно-зеленом мундире и сдвинутой набок шляпе, русский государь отличался импульсивностью и неумеренностью в своих желаниях. Он обладал ненасытной сексуальностью, в чем не уступал своей бабушке Екатерине Великой. Поведение его было всегда загадочно и непредсказуемо. «Если бы он был женщиной, — сказал как-то Наполеон, — я мог бы им увлечься».