Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Австрии, конечно, понимали, каких огромных расходов потребует организация конференции и торжеств, достойных великой победы, но обременительных для скудных финансов страны. Австрия еще три года назад объявила о банкротстве. Новые банкноты, выпущенные в 1811 году, уже потеряли восемьдесят процентов своей стоимости, а правительство погрязло в долгах. Начиная с 1792 года Австрия воевала с Францией больше, чем какая-либо другая страна, кроме Британии, и ее доходы катастрофически сократились.
Войска Наполеона дважды оккупировали Вену, дважды двор и знать должны были паковать свои ценности и бежать из столицы. От Ульма до Ваграма многие географические названия напоминали о том или ином поражении австрийцев. Известный девиз Юлия Цезаря, начертанный на его колеснице, венские остряки переиначили для императора Франца как venit, videt,perdit («пришел, увидел, потерял»).
Каждый раз — в 1797, 1801, 1805 и 1809 годах — Наполеон, разгромив австрийцев, выдвигал унизительные условия перемирия, требуя территориальных уступок и неимоверных контрибуций. Австрия потеряла Бельгию, Ломбардию, Тоскану, Венецию, Триест, Тироль, Форарльберг, Хорватию, Истрию, Далмацию, Краков, другие польские земли и многие княжества на левом берегу Рейна. Только по договору 1809 года Габсбурги лишились 3,5 миллиона своих подданных, 42 тысяч квадратных миль территории и обязывались выплатить Наполеону 85 миллионов франков. Императору пришлось переплавить значительную часть дворцовой посуды из золота и серебра, чтобы удовлетворить требования Бонапарта.
Габсбурги вряд ли могли получить обратно утерянные территории, да и не все они были нужны австрийцам. Вена согласилась бы уступить Бельгию из-за ее удаленности от Австрии и близости к Франции и отказаться от обременительной короны Священной Римской империи. Но Австрия хотела бы вернуть Северную Италию, Далмацию и другие земли на Адриатическом побережье, отнятые Наполеоном. Итак, для созыва мирной конференции была избрана страна, больше всех натерпевшаяся от войны. Несмотря на финансовую и экономическую несостоятельность, император Франц и князь Меттерних были довольны тем, что им выпала честь выступать в роли устроителей конгресса. Австрия надеялась неплохо заработать на своем гостеприимстве и доброй воле союзников.
В нескольких кварталах от дворца Хофбург около полуночи 23 сентября поселился главный эмиссар Франции князь Шарль Морис де Талейран, преодолев шестьсот миль всего за семь дней. Его карета остановилась возле величественного и стильного дворца Кауница на Иоганнесгассе, 1029 недалеко от собора Святого Стефана и шумной улицы Кёртнерштрассе. Здесь будет располагаться штаб-квартира французской миссии на Венском конгрессе.
Несмотря на удобное местоположение, великолепную парадную лестницу из белого известняка, переполненные винные погреба, дворец не произвел должного впечатления на французов. Ему явно не хватало чистоты и порядка. Французы, сотрудники аппарата, приехавшие в Вену за неделю, были в шоке. Мебель в гостиных все еще покрывали белые простыни, портреты на стенах были завешаны темными полотнами, красные камчатые портьеры изрядно полиняли, хрустальные люстры, завернутые в мешки, нуждались в полировке, матрасы изъела моль. Во дворце не было ни одной приличной комнаты.
Особняк назван именем Кауница, разносторонне одаренного австрийского дипломата XVIII века, сыгравшего главную роль в «дипломатической революции» 1756 года, впервые за многие столетия примирившей двух заклятых врагов — Австрию и Францию. Талейрану импонировало то, что он будет работать в доме, где жил человек, совершивший изумительный прорыв в австро-французских отношениях, и посланник Парижа сам собирался творить чудеса на Венском конгрессе. Однако он осознавал всю сложность своей миссии.
«Мне скорее всего уготована роль мальчика для битья», — говорил Талейран. Действительно, он представлял страну, которая развязала и проиграла войну, принесшую Европе неисчислимые беды, и многие, естественно, винили в этом Францию. И все же, несмотря на опасения, Талейран наилучшим образом подходил для «уникально тяжелой», по его словам, дипломатической экспедиции. Он обладал разнообразными талантами, связями, харизмой, известностью и ситуативным чутьем, отшлифованным в контактах практически со всеми ведущими государственными деятелями наполеоновской эпохи. И в обществе, и в дипломатии он был живой легендой.
Невысокого роста, пять футов восемь дюймов, шестидесятилетний Талейран всегда ходил в напудренном парике, скрывавшем вьющиеся светло-каштановые волосы. У него было тонкое, бледное и, хотя он и перенес в детстве заболевание оспой, гладкое лицо, нос слегка вздернут, лоб высокий, брови густые, а голубые глаза обычно полузакрыты, словно от скуки, на губах — извечно пренебрежительная ухмылка. Его лицо напоминало гипсовую маску, на которой не было никакого движения. О нем говорили: «Пни его сзади хоть двадцать раз, на его лице не дрогнет ни один мускул».
Талейран выглядел так, словно он только что вышел из салона XVIII века: в шелковых чулках, туфлях с бриллиантовыми застежками, узких, до колен, панталонах и бархатном камзоле пурпурного, алого или яблочно-зеленого цвета. На нем всегда был безупречно завязанный атласный накрахмаленный галстук, а обшлага украшены витиеватым шитьем. Он передвигался замедленно, неспешно, подтягивая по полу искалеченную ногу. Это был исключительно элегантный, утонченный, обаятельный и остроумный человек. «Если бы он продавал свои остроты, то я бы с удовольствием разорилась», — сказала о нем одна из его поклонниц.
Хромой французский министр отличался удивительной способностью к выживанию. За тридцать лет он послужил и церкви, и революции, и Бонапарту, и вернувшемуся Бурбону — королю Людовику XVIII. Он, безусловно, имел особый дар казаться незаменимым и вносить свою лепту в каждую приходящую власть.
Многие в Вене не забыли о его прошлом. Лукавый и искушенный в жизненных благах священник оброс поклонниками, любовницами и даже внебрачными детьми (к их числу, возможно, относится и художник-романтик Эжен Делакруа). Общественность пришла в смятение, когда рукоположенный епископ Отенский отказался от сана и, больше того, женился. А за его невестой, красавицей Катрин Гран, тянулось не менее скандальное прошлое. Как говорили злопыхатели, бывший епископ сочетался законным браком с бывшей куртизанкой.
Вдобавок ко всему Талейран превратил свой пост министра иностранных дел в высокодоходный бизнес. Он рутинно брал мзду за услуги — большие суммы денег, бриллиантовые кольца, «подарки» или «гонорары», иными словами, взятки, как бы ни назывались эти подношения. Когда Франция продала в 1803 году Соединенным Штатам Луизиану, он лично положил в карман третью часть из 15 миллионов долларов, оплаченных президентом Томасом Джефферсоном.
Однако его коллег в Вене беспокоили не финансовые делишки и амурные связи и даже не клятвопреступление. Их тревожила близость Талейрана с Наполеоном. Не кто иной, как Талейран помог Наполеону захватить власть во время переворота в 1799 году. Талейран же учил «неопытного и бестактного генерала» большой политике. «Талейран — необычайно умный человек, — признавался Наполеон. — Он всегда давал мне дельные советы».
Однако тот же Талейран, и это все знали, способствовал падению Наполеона. К 1805 году Талейран окончательно понял, что военные победы вскружили голову завоевателю и лишили его способности прислушиваться к советам. Талейран пытался противостоять слепому безрассудству Бонапарта, его агрессивности, авторитаризму, пренебрежительному отношению к покоренным народам. Он добивался от триумфатора невозможного — справедливости и человечности, считая, что только такая политика отвечает национальным интересам Франции. В августе 1807 года терпение Талейрана кончилось. «Я не хочу быть палачом Европы», — сказал министр и подал в отставку.