Однако, едва успев уйти, он снова появился перед Уоттом. Он стоял боком в кухонном дверном проеме, глядя на Уотта, а Уотт видел за ним открытую дверь дома, темные кусты, а далеко-далеко над ними то, что он принял за уже, возможно, начавшийся очередной день. И когда Уотт остановил взгляд на том, что он принял за уже, возможно, начавшийся очередной день, человек, стоящий боком в кухонном дверном проеме, глядя на него, превратился в двух людей, стоящих боком в двух кухонных дверных проемах, глядя на него. Однако Уотт, подхватив свою шляпу, загородил ею лампу, чтобы решить, было ли то, что он увидел через дверь дома, уже действительно начавшимся очередным днем или нет. Но даже пока он смотрел, оно стушевывалось, не внезапно, нет, но и не медленно, но твердой неторопливой рукой стиралось прочь. Уотт не знал, что и подумать. Поэтому, повернувшись к лампе, он подтянул ее к себе, прикрутил фитиль и дунул в стекло, пока та окончательно не погасла. Но даже и тогда ничего толком не прояснилось. Поскольку если в какой-то низкой отдаленной части неба очередной день уже действительно начался, то вот на кухне очередной день еще не начался. Но он придет, Уотт знал, что он придет, придет неторопливо, мало-помалу, хочет он того или нет, через стену, ограждавшую двор, и через окно, поначалу серый, затем все более и более яркий, пока ближе к девяти часам утра золото, белизна и голубизна не затопят кухню, незапятнанный свет нового дня, наконец-то нового дня, наконец-то воистину нового дня.

Мистер Нотт был хорошим хозяином, в некотором роде.

Уотт в ту пору не общался с мистером Ноттом напрямую. Дело вовсе не в том, что Уотт когда-либо общался с мистером Ноттом напрямую. Однако в ту пору он думал, что придет время, когда он будет общаться с мистером Ноттом напрямую, на втором этаже. Да, он думал, что придет и его время, как он думал, что для Арсена оно кончилось, а для Эрскина только началось.

В настоящее время вся работа Уотта выполнялась на первом этаже. Даже помои со второго этажа, которые он выплескивал, приносились вниз Эрскином, каждое утро, в ведре. Помои со второго этажа выплескивались бы с тем же, а то и с большим удобством — а ведро споласкивалось — на втором этаже, но это по неизвестным причинам никогда не делалось. На самом деле у Уотта были указания выплескивать эти помои не так, как обычно выплескиваются помои, нет, но в саду, до рассвета или после заката, в пору всхода фиалок — на клумбу фиалок, в пору всхода анютиных глазок — на клумбу анютиных глазок, в пору всхода роз — на клумбу роз, в пору всхода сельдерея — на заросли сельдерея, в пору всхода приморской крамбе — в ямы с приморской крамбе, в пору всхода помидоров — в теплицу с помидорами и так далее, всегда в саду, в цветнике, в огороде, во фруктовом саду, на какую-нибудь молодую и жадную до роста поросль как раз тогда, когда она нуждается в этом больше всего, за исключением, разумеется, морозной поры, или когда на земле лежал снег, или когда по земле разливалась вода. Тогда указания требовали выплескивать помои на компостную кучу.

Однако Уотт был не настолько глуп, чтобы предположить, что именно по этой причине помои мистера Нотта не выплескивались на втором этаже, как это с легкостью могло делаться. Это было просто причиной, предлагавшейся к рассмотрению.

Примечательно, что не существовало никаких указаний касательно помоев с третьего этажа, то есть помоев Уотта и помоев Эрскина. С ними, когда они приносились вниз, Эрскиновы — Эрскином, Уоттовы — Уоттом, Уотт был волен распоряжаться по своему усмотрению. Но ему все же дали понять, что их смешение с помоями со второго этажа, хоть формально и не запрещается, все же не приветствуется.

Итак, Уотт нечасто видел мистера Нотта. Поскольку мистер Нотт редко появлялся на первом этаже, разве только чтобы поесть в столовой или пройти через нее, направляясь в сад и из сада. А Уотт редко появлялся на втором этаже, разве только спускаясь утром, чтобы начать свой день, а потом поднимаясь вечером, чтобы начать свою ночь.

Даже в столовой Уотт не видел мистера Нотта, хотя Уотт отвечал за столовую и подачу туда еды мистера Нотта. Причины этому станут понятными, когда придет время потолковать о таких сложных и деликатных материях, как еда мистера Нотта.

Дело вовсе не в том, что Уотт в ту пору совсем не видел мистера Нотта, — он его, конечно, видел. Он видел его время от времени проходящим через первый этаж по пути из своих апартаментов на втором этаже в сад и на обратном пути из сада в свои апартаменты, а также в самом саду. Но эти редкие появления мистера Нотта и странное впечатление, которое они производили на Уотта, будут, если это угодно Господу, описаны более пространно в другое время.

Посетителей было мало. Захаживали, конечно, торговцы, попрошайки и разносчики. Почтальон, очаровательный человек по имени Северн, великолепный танцор и любитель борзых, заходил редко. Но порой все же заходил, всегда вечером, своей легкой летящей походкой, в компании с собакой, чтобы доставить счет или письмо с прошением.

Телефон звонил редко, а если и звонил, то по каким-нибудь пустячным вопросам касательно водопровода, или крыши, или продуктовых запасов, с которыми Эрскин или даже Уотт справлялись, не докучая своему хозяину.

Мистер Нотт, как заметил Уотт, ни с кем не виделся и ни с кем не общался. Однако Уотт был не настолько глуп, чтобы сделать из этого какие-то выводы.

Но эти мимолетные признания владений мистера Нотта, залетавшие, подобно брызгам, из внешнего мира и без которых продолжение их существования было бы затруднительно, будут, надеемся, рассмотрены более подробно позднее, а также то, как некоторые из них значили для Уотта что-то, а некоторые не значили ничего. В частности, ежедневное появление у черного входа садовника, некоего мистера Грейвза, дважды, а то и трижды в день, должно быть рассмотрено с величайшим тщанием, хотя это вряд ли прольет какой-нибудь свет на мистера Нотта, или Уотта, или мистера Грейвза.

Но даже там, где света не было для Уотта, где его нет для его рассказов, для других свет все же может отыскаться. Или, возможно, был какой-нибудь свет, проливавшийся Уотту на мистера Нотта, на Уотта в таких случаях, как с мистером Грейвзом или с торговкой рыбой, о котором он не упоминал? Это, вне всяких сомнений, невозможно.

Мистер Нотт, как рассудил Уотт, никогда не покидал владений. Уотт считал маловероятным то, что мистер Нотт покидал владения без его ведома. Но он не отвергал вероятность того, что мистер Нотт покидал владения, а он и ухом не вел. Но сомнительность, с одной стороны, того, что мистер Нотт покидал владения, не возбуждая при этом, с другой, всеобщих слухов, казалась Уотту весьма обоснованной.

Только единожды за время службы Уотта на первом этаже порог переступил незнакомец, ноги которого не были ногами ни мистера Нотта, ни Эрскина, ни Уотта, поскольку во владениях мистера Нотта все, насколько Уотт заметил, были незнакомцами, за исключением самого мистера Нотта и его нынешней прислуги.

Это беглое вторжение имело место вскоре после прибытия Уотта. Заслышав стук в дверь, он, по своей привычке, открыл ее и обнаружил, или понял это лишь потом, стоявших за ней рука об руку старика и мужчину средних лет. Последний сказал: