Моим трем девочкам

А.Б.

Резинка на маске для сна с треском лопнула, как только кошмар во сне Уайетта Маккоя достиг кульминации. Во сне он был шафером на свадьбе с бюджетом в несколько миллионов. Невеста прибыла с большим опозданием, в стельку пьяная, да вдобавок, волоча ноги по проходу, рухнула, ударилась о спинку скамьи и разбила нос. На роскошном платье, в котором прежде видели Элизабет Тейлор, остались жуткие кровавые пятна; от вида крови жениха стошнило прямо на искристо-голубой смокинг. Органист, не зная удержу, наяривал «Возьми меня на бейсбол»[1], пока гости не принялись швырять в него мобильные телефоны, после чего бежал, прихватив с собой всех четырех арфисток. Священник не мог припомнить имена молодых, как, впрочем, и сам Уайетт, что было чудовищным бредом, поскольку жениха он знал с детства. Несмотря ни на что, церемония прервалась лишь ненадолго, пока Уайетт, судорожно искавший обручальное кольцо, не обнаружил его наконец в мочке собственного уха. Мать невесты принялась изо всех сил вытягивать колечко, и в тот момент, когда вырвала его, маска для сна испустила дух.

Уайетт проснулся с криком, среди простыней, влажных от холодного пота. Ухо горело в том месте, где его больно щелкнуло порвавшейся резинкой. Маска бестолково сползла на нос. Радуясь очередной возможности увидеть свет, он налил себе вермута из бутылки, дожидавшейся на тумбочке у кровати. Прихлебывая, вернулся мыслями к кошмару, седьмому по счету за последние семь ночей. Всякий раз погубленная свадьба, и всякий раз он просыпался с криками ужаса. А мать невесты всегда одно и то же лицо. Даже сейчас, в безопасности реального мира, образ с пышной светлой прической и ледяными голубыми глазами вызывал дрожь: этой стервой была Тейн Уокер, самая жуткая женщина, какую он когда-либо встречал. Уайетт налил себе вторую порцию бодрости. Только полный идиот игнорирует ночные страхи. Сегодня он положит им конец.

Уже под душем, смывая остатки ночного ужаса, Уайетт репетировал свое торжественное заявление об отставке. Чем короче, тем лучше. Коротко, как удар кинжала. И прежде чем она успеет швырнуть в него чем-нибудь, он успеет сбежать.

— Мадам, — обратился он к клубам пара. — С глубоким сожалением сообщаю вам, что по личным причинам, которых не смею открыть, я не могу более исполнять обязанности организатора свадебной церемонии для вашей дочери. Вам следует безотлагательно пригласить другого координатора. Желаю успеха. Убежден, это будет самое захватывающее событие в Далласе со времен убийства Кеннеди.

Отлично! Выйдя из душа, Уайетт еще с полдюжины раз повторил свою речь, пока надевал лучший льняной костюм и повязывал огромный красный галстук-бабочку. Много лет назад он считал, что станет величайшим Гамлетом после сэра Лоуренса Оливье. Уайетт учился тогда актерскому мастерству. Школа оказалась не совсем бесполезной, поскольку ныне в каждом произносимом слоге слышалось классическое звучание. А вскоре он будет говорить не хуже самого Шекспира. Уайетт вздрогнул, припомнив, что Гамлет кончил свои дни отнюдь не в ореоле славы.

Уайетт вытряхнул в себя последнюю каплю вермута и поспешил к своему любимому «хаммеру», единственному в стране (если не в мире) «хаммеру» цвета «лиловый металлик». Он считал это блестящим артистическим ходом, демонстрирующим его творческое начало и одновременно защищающим от агрессивных идиотов в джипах. А Уайетт стоил защиты: в фирме «Счастье навеки» он был не только движущей силой, смерчем идей, сливками сливок среди организаторов свадебных торжеств, но и могущественным талисманом удачи. За двадцать лет в этом бизнесе ни один брак из тех, в организации которых он принимал участие, не закончился разводом. Это ли не мировой рекорд? Естественно, слухи распространяются быстро. Ныне суеверные и супербогатые клиенты со всех континентов приглашали его, чтобы нерушимо скрепить их союзы, и Уайетт неизменно оказывался на высоте. Он питал огромную нежность к золотым буквам на дверце своей машины. «Счастье навеки» — именно так!

И он не намерен позволить Тейн Уокер уничтожить его безусловный рекорд, даже если это лишит Даллас гулянки столетия. Свадьбу дочери Тейн планировала со дня ее появления на свет; Пиппа сейчас шутит, что чувствует себя более реквизитом, чем невестой. Для празднования помолвки в венецианском стиле для Тейн доставили морем прямо из Италии гондолу, которую опустили в домашний бассейн через световое окно при помощи подъемного крана. Эта скромная вечеринка положила начало шестимесячному крещендо, нацеленному на главное событие. В настоящий момент Тейн переходила уже ко второй половине пятидневного марафона обедов, коктейлей, ужинов и тусовок в ночных клубах, кульминацией которого должна стать церемония для пятисот самых близких и дорогих друзей. А еще розы, фанфары, ковры и хор ангелов. А еще Вера Вонг[2], пятьсот столовых приборов из «Флора Даника»[3], огромный разворот в журнале «Таун энд Кантри» и элегантная обложка в «Нью-Йорк таймс».

Все это организовал Уайетт; кроме того, что обладал хорошей кармой, он был известен постановкой празднеств такого размаха, что их можно было наблюдать из стратосферы. В течение нескольких месяцев, едва проснувшись, он обращался мыслями к слиянию двух квазикоролевских семейств Техаса — Уокер и Хендерсон. А засыпал он, перебирая в уме бесконечные цифры: семьдесят человек помогают с декорациями, шесть тысяч гортензий самолетом из Колумбии, две тысячи свечей из натурального воска, сто скатертей с ручной вышивкой, воздушные шары, фейерверки, два небольших дирижабля… съешьте свою шляпу, Сесиль Демилль[4]! Для свадебного банкета он заказал торт высотой четыре фута от Сильвии Вайншток[5]. Сама Сильвия тоже будет на банкете, как и Сирио Маччиони, владелец «Ле Сирк»[6]— он прилетит из Нью-Йорка специальным чартерным рейсом вместе с сотней помощников. Этим же рейсом прибудут семьсот лобстеров, четыре килограмма отборной черной икры и полтонны филе-миньон. Масштаб предстоящего события мог подкосить обычного координатора, но Уайетт не был простым смертным.

Пока не начались ночные кошмары.

Он не стал бы отдавать голову на отсечение, но что-то во всем этом было не так. Возможно, слишком хорошо, чтобы быть правдой. Пиппа Уокер и ее жених, Лэнс Хендерсон, были мечтой журналиста. Камера любила Пиппу, с ее фигурой модели, милым личиком и очаровательной улыбкой. Хотя Уайетт с трудом представлял, каким образом столь восхитительная блондинка могла оказаться отпрыском такой мегеры, как Тейн, он был рад за нее. Лэнс был идеальным женихом: живой, энергичный, естественный как «кольт», с внешностью, заставлявшей женщин (и Уайетта) терять голову. После четырех лет игры полузащитником Лэнса пригласили в НФЛ[7]. Он обладал неплохим чувством юмора, а когда отвечал на вопросы на пресс-конференциях или раздавал автографы ордам беснующихся поклонниц, глаза его сияли, как два темных озера. Для Пиппы он был бы прекрасным мужем.