То, что было ему нужно, лежало на виду.

Небольшую музыкальную шкатулку никто и не думал прятать. Ума не хватило или осторожности. Она стояла на краешке старомодного полированного серванта, в центре белоснежной накрахмаленной салфетки, сплетенной чьими-то умелыми руками. Небольшая пластмассовая шкатулка с изображением златоглавой по всему периметру. Наверняка чей-нибудь сентиментальный подарок к годовщине великой Победы. Наверняка…

Он самодовольно улыбнулся, но так, чтобы улыбку его никто не заметил. Спугнуть с таким трудом установившееся доверие нельзя. Не за тем он здесь.

Он вошел, огляделся, восхищаясь чистотой и уютом. Это всегда пленяло, он знал. Пленяло и раскрепощало.

— Может, чаю? — вдруг спросили его, невзирая на позднее время, совершенно, казалось бы, неподходящее для чая.

— Чаю? — переспросил он, еле оторвав взгляд от вожделенной шкатулки.

Приоткрыть изящную крышечку и заглянуть внутрь хотелось до зуда в ладонях. А еще больше хотелось подержать в руках то, что лежало внутри. Он обожал подобные вещи. Пускай они не задерживались у него и никогда он не был им хозяином. Но держать в руках, ласкать подушечками пальцев и любоваться какое-то время было для него слаще вечного обладания. Пускай на время, пускай не навсегда, но держать и любоваться…

— Чаю? — снова переспросил он. — Что же, давайте чай.

Это была сущая импровизация. Ему не следовало задерживаться здесь надолго. Надо было отвлечь либо отключить внимание. Забрать то, за чем пришел. И исчезнуть под покровом ночи, быстро и по возможности незаметно. Но предложили чай… Может, оно и к лучшему, не придется никого трогать и причинять вред. Пока идет возня с чашками, сахарницами и заварочным чайником, он быстро заберет то, что отслеживал последние четыре месяца, и уберется прочь.

У него почти получилось. Почти…

Он так торопился, так внимательно прислушивался к шуму на кухне, что совсем упустил из виду тот факт, что шкатулка была музыкальной. Грубый скрежет металлических аккордов ворвался в комнату, заглушив и громкое тиканье старомодного будильника на столе, и звон посуды на кухне.

«Черт!» — едва не выругался он вслух. Все же без грубой физической силы не обойтись. Он так этого не любил, но, как говорится, обойти форс-мажорные обстоятельства не удастся.

— Что такое?! — раздался возмущенный возглас за его спиной. — Чего это вы шарите по моим вещам?!

— Было ваше, стало наше, — быстро произнес он, убирая вожделенную вещицу в карман, повернулся на каблуках и резко ударил в висок.

Удар был хорошо поставлен, выверен и разил наповал. Он это знал, но отчего-то немного промахнулся. Пришлось дорабатывать и слушать сдавленный хрип и хруст височной кости. Бр-р-р, ох уж эти обстоятельства непреодолимой силы. Он терпеть их не мог. Ну да ладно. Случается всякое. Теперь нужно протереть все, чего касался, и незаметно исчезнуть.

Он достал из кармана заранее заготовленный платок. Вытер тщательно все, даже чего не касался. Еще раз проверил пульс, вернее отсутствие оного, и лишь тогда покинул квартиру.

Встреча назначена лишь через час. Но клиент совершенно неожиданно позвонил.

— Да, — приглушенно проговорил он, выезжая на проспект.

— У тебя? — спросили, забыв поздороваться.

— Угу… — Он вильнул, едва не задев бампером крутой «бумер», выругался про себя и повторил нетерпеливому клиенту:

— Все у меня, не стоит так нервничать.

— Без проблем? А то смотри, мне осложнения ни к чему. Замешаны достаточно влиятельные люди и…

— Все нормально, — перебил он и ухмыльнулся.

Так он и рассказал заказчику о своих проблемах, как же! И о том, что первый удар пришелся вскользь, и о том, как долго пришлось торчать в подъезде, чтобы не видели, когда он оттуда выходит. Это его печаль и ничья больше. И ему с этим справляться в одиночку. Но он справится. Обязательно справится. Такое случалось и прежде, и всегда ему везло…

Надежда Ивановна опять скандалила. Громко, с упоительным надрывом она поливала кого-то, не видимого Татьяне, и голос ее метался растревоженной вороной, задевая встрепанными крыльями бетонные стены многоэтажек, взявших в хоровод их уютный заасфальтированный дворик.

Вылезать из-под одеяла совершенно не хотелось. С наступлением осени, прямо с первых ее дней в квартире стало прохладно и неуютно. Будто и не жарило солнце минувшие три месяца, нагревая паркетины до того, что по ним было больно ступать. И будто не приходилось занавешивать окна и поднимать жалюзи лишь после семи вечера, когда солнечный раскаленный диск медленно, словно нехотя, исчезал за выступом крыши соседнего дома. Казалось, конца этому изматывающему пеклу не будет. А потом разом бац и все, тепла как и не бывало. Засентябрило прямо с первых чисел. Тут вам и густой, будто кисель, туман по утрам, и ленивый промозглый дождичек к вечеру. После горячей ванны залезть под теплое одеяло и поскорее уснуть стало для Татьяны пределом всех ее дневных мечтаний. Ничего с таким отчаянием она так не жаждала, как конца этого бесконечного дня…

Этим бесконечным дням…

А тут еще Надежда Ивановна со своими воплями. А может, ну ее к черту, а?! Может, продолжать лежать и не вникать, а?!

Нет… Пропустить скандальную проповедь она не имела права. Пару недель назад Надежда Ивановна так же вот захлебывалась праведным гневом. Татьяна тогда только-только ввалилась в квартиру, швырнула ключи на полку под зеркалом и, сбросив с ног туфли, повалилась без сил на диван в гостиной. Тут-то ее и настиг визгливый тенор соседки с первого этажа. Подниматься с дивана, выходить на балкон и, перевесившись через перила, вникать в суть проблемы в тот момент не было ни сил, ни желания. Как впоследствии оказалось — зря. Надежда Ивановна орала конкретно на ее машину, попутно не забывая полоскать и ее — Татьяну — лично…

Крики под окнами между тем набирали обороты. Кажется, к Надежде Ивановне присоединился кто-то еще и еще. Татьяне все же пришлось встать. А ну как задние колеса ее «Мазды» опять взгромоздились на бордюр, что тогда?! А тогда придется снова одеваться, выходить на улицу и парковаться еще раз. Тоска…

Татьяна пошарила рукой в изголовье, нашла выключатель и, зажмурившись, щелкнула им. Мягкий свет, окрашенный абажуром в розовое, вкрадчиво пополз по ее спальне. Широченная кровать, предмет их недавней супружеской гордости. Две тумбы с зеркалами в изголовье. Белый полированный шкаф для одежды. И целый ряд фотографий в дорогих рамках на стене. Ровный длинный ряд на ровной длинной стене.

С этими фотографиями была просто беда. На них, на этих фотографиях, они все улыбались и были беспечны и просто до неприличия счастливы. Она, ее Санечка и Иришка…