Куда деваться мне от этой тьмы?

В пустой квартире ждать ежеминутно,

из бездны уходящего рассудка

доносятся чужие голоса.

«Мне холодно и пусто без тебя»

И каждый миг невыразимо чуток,

и каждый мир невыносимо сер.

И я бегу и город принимает

сонеты бед людских

чужих проблем.

А я с тобой иль без тебя —

не диво.

Вновь ты и я.

А счастье есть, и нет.

Желать любви.

А за нее монетой…

Способной дозвониться

на тот свет.

Где ты и я

опять семья.

Где голос твой,

где ты живой,

где ты и я…

Куда деваться мне от этой боли,

куда деваться мне от этой тьмы.

Себе я места не найду:

Переучет в аду.

А.Смир

«Давным-давно Бог сотворил землю и небо, животных, птиц, рыб, солнце и звезды, и велел им жить, поживать и добра наживать. Бог сотворил день, чтобы все видели, что Он сделал, и как это красиво и хорошо. И еще он сотворил ночь – чтобы все спали и видели сны.

А потом Бог пожелал всем много хорошего и создал мужчину, и женщину, и рай, чтобы люди могли там поселиться.

В раю вместе с людьми жили ангелы и разные животные, цвели сады. Все на свете разрешал людям Бог, потому что любил их, как своих детей. Одного только нельзя было делать – рвать волшебные яблоки в саду. Сдались им эти яблоки!

Но однажды люди все-таки нарушили запрет, Бог рассердился и выгнал их из рая».

Казик повернулся на другой бок. Рядом с ним на соседней кроватке посапывала маленькая девочка. У нее был насморк, отчего дыхание получалось с присвистом.

Когда-то давно у Казика были папа и мама. Они жили в маленьком доме, окруженном садом. Давно, так давно, что Казик, как ни старался, не мог вспомнить лица мамы.

Когда его привезли в дом ребенка, он не понимал, почему многие дети не умеют разговаривать. Это было странно.

– Познакомьтесь, это Казик, – сказала толстая тетя с морковного цвета волосами, как у клоуна, что угощал детей на площади карамельками, приглашая в цирк. – Заметьте, совершенно домашний ребенок. Его родители умерли, – прошептала она одними губами, но Казик расслышал и заплакал.

– Не плачь, маленький, – к Казику подошла старушка. – Посмотри, какая у меня би-бика. Твои папа и мама попали в рай, – прошелестела она, обнимая ребенка. – Рай – это там, на небе, – нянечка подняла глаза к потолку. – Ты знаешь что-нибудь о Боге?

Казик пожал плечами.

С этого дня он старался почаще расспрашивать о Боге, и узнал много полезного.

Например, выяснил, что родители находятся в раю и постоянно наблюдают, как здесь, внизу, живет их Казик.

– Они смотрят через дыру в облаке? – спрашивал мальчик, заглядывая в глаза доброй старушке.

– Да, через облако.

– А если небо в тучах, они меня видят?

– Конечно, дорогой.

– Наверно, у них там мощный телескоп. А если я в доме? Они через окно меня видят? А если окно закрыть?

– Окно? – Бабушка задумалась.

– Рентген через любую стену видит, даже через камень, вот такой огромный, – Казик показал руками размер предполагаемого булыжника.

– Может, и рентген, – отмахивалась нянечка. Здорово отредактированная и осовремененная картина рая ей не нравилась.

– А они скоро вернутся?

– Они не вернутся.

– А я, я могу к ним?.. – мальчик снова начал всхлипывать, глотая слезы и неотрывно смотря на бабушку.

– Да, если будешь хорошим мальчиком, то, когда ты умрешь – боженька заберет тебя на небо.

После этого Казик целую неделю был хорошим мальчиком, но почему-то не умер.

Бледно-зеленые стены игровой комнаты казались серыми, все вокруг было серым – день и ночь.

Ранний подъем сменяло умывание в очередь, затем нужно было взять свой стульчик и отнести его к столу. Тихий завтрак, теплый сладковатый чаек, которым наскоро запивают липкую кашу, и вон из-за стола.

Маленькие и большие должны есть сами, потому что, хорошо это получается или не очень, а все лучше, чем, когда эту самую кашу в тебя всовывают. Ребенок давится, мерзкая жижа стекает по подбородку, липнет к щекам. Казик видел, как кормили малышей, и ему это не понравилось.

Относить стул, умывать руки, есть ложкой – и все. Если умеешь это делать – ты молодец, если нет…

И так день за днем, день за днем.

Казик недовольно перевернулся на другой бок, спать не хотелось. Мальчик поднялся, и, стараясь никого не разбудить, подошел к окну, свет фонаря слабо освещал детскую площадку, на которую днем выводили гулять детвору. Скамейки, песочница, беседка, в которой днем любили играть девочки – все казалось таинственным и вместе с тем печальным…

Казик хотел уже вернуться в постель, но тут ему почудилось в беседке какое-то движение, и он невольно прильнул к стеклу.

Так и есть, из беседки вышли двое взрослых дядек, один в черной куртке с капюшоном, другой в сером джемпере, с висящими сосульками волосами.

– Бандиты! Разбойники! – мелькнуло в голове у мальчика, и он чуть было не рванулся сообщать об увиденном ночной нянечке. Но незнакомцы вдруг скользнули за кусты шиповника и через секунду появились с другой стороны площадки, скрывшись в старой, давно не работающей телефонной будке.

Со своего места Казик не видел, что происходит в будке, минутная стрелка на настенных часах замерла на месте, точно приклеенная. Вдруг дверь в будку со скрипом распахнулась, и оба «злоумышленника» выбрались на детскую площадку, шаря по карманам, словно что-то потеряли. Тот, что был в куртке, вывалил на ладонь мелочь и теперь в свете фонаря разглядывал монеты. Другой стоял рядом, нетерпеливо переступая с ноги на ногу.

Не найдя искомого, мужчины начали крутиться на одном месте, то и дело пригибаясь к земле, словно силились что-то на ней отыскать.

Потом тот, что был в джемпере, сиганул за кусты и оттуда через минуту метнулся в беседку, держа в руках зажигалку. Казик ясно видел, как незнакомец пытается осветить пол беседки.

Наконец, ничего не найдя, понурившись, приятели убрались с территории дома ребенка.

Мальчик отпрянул от окна, стоя еще какое-то время посреди комнаты.

«Что могли искать на детской площадке незнакомцы? – То, что потеряли. Да, ночью искать сложно, а вот днем»…

Казик подумал, что если ему удастся оказаться на площадке раньше этих двоих, он бы сумел отыскать потерянное.