Первой юной читательнице, Кате с улицы Лиль

Я хотел бы рассказать об этом. О шестнадцати годах с лета 1980 года до 3 марта 1996-го. О времени, прожитом с нею.

Я говорю «она».

Мне всегда было сложно подбирать слова. Я не смог бы сейчас произнести вслух ее фамилию. Только написать. Я никогда не мог разговаривать с ней на «ты». Хотя иногда ей хотелось этого. Чтобы я говорил ей «ты», звал ее по имени. Но язык не слушался меня, я не мог. Я всегда избегал произносить ее имя. Ей было больно, я знал, видел это, но иначе не мог. Кажется, всего два или три раза по ошибке я сказал ей «ты». И я увидел, что она улыбается. Что она — ребенок. Что она радуется. Что мне удалось подойти к ней ближе.

Я думаю, так все происходило из-за того, что сначала я прочитал эту фамилию, смотрел на ее имя и фамилию. И эта фамилия меня сразу околдовала. Эта фамилия писателя. Эта ненастоящая фамилия. Эта фамилия автора. Просто эта фамилия мне нравилась. Эта фамилия мне бесконечно нравится. Вот и все.

Я прочитал ее первую книгу в Кане, где учился на философском факультете лицея Малерба. Это были «Лошадки». Я нашел ее в квартире, в которой жил вместе с Кристиной Б. и Бенедиктой Л. Скорее всего, это была книга Бенедикты. Я прочитал ее случайно. Копаясь в книгах, валявшихся на полу. Это было как вспышка молнии. Мы сразу же начали пить горькое «кампари». Я хотел пить только его. А найти его в бистро Кана было непросто.

Первой книгой, первой встречей, первой страстью были «Лошадки Тарквинии». А потом я перестал читать другие книги, Канта, Гегеля, Спинозу, Стендаля, Маркузе и все остальное. Я начал читать ее книги, все ее книги подряд, каждую историю, которую она написала, каждое ее слово.

И фамилия автора околдовывала меня все больше и больше. Я писал ее на бумаге, иногда стараясь написать так, как, может быть, пишет она.

Я не могу вспомнить, когда я узнал, как она выглядит. Я не помню, когда впервые увидел ее фотографию.

Я бросил все остальные книги, чтобы читать только ее книги. Книги автора, о котором я ничего не знаю. И с того времени я больше не покидал ее. Так случилось. Я очень хороший читатель: я сразу же полюбил каждое написанное слово. Каждое предложение. Каждую книгу. Я читал, перечитывал, переписывал некоторые предложения на бумагу, я хотел быть ею, вновь писать то, что написала она, теряться в этом, стать той рукой, которая повторяет ее слова. Дюрас стала для меня воплощением писания.

Я пил «кампари».

Есть странное совпадение в том, что я читаю и кем я становлюсь в это время, кем я остаюсь еще и сейчас. Совпадение между нею и мной. Совпадение фамилии Дюрас и моего имени — Ян.

Чтение книг очень тайная вещь. Я не могу говорить об этом. Никому. Я боюсь говорить об этом. Пусть другие шутят. Пусть другие не любят книг или любят их недостаточно. Я же предпочитаю об этом молчать, хранить это только для себя и читать. Один. Спрятавшись. Стыдясь.

Уже тогда я хотел оставить ее только себе, уже тогда хотел защитить ее, уже тогда она была со мной, но еще не знала об этом. Я был пока только читателем. Первым таким читателем, потому что я любил все ее слова, полностью, без исключения. И эту фамилию из пяти букв: ДЮРАС. Я люблю ее всю. Это обрушилось на меня. Я не мог ее оставить, и я не могу ее оставить. Никогда. Как и она меня.

Я еще не знал, что эта история уже началась.

1975 год. В кинотеатре «Люкс» в Кане показывают «India Song». Она приезжает, чтобы встретиться со зрителями после показа. Тогда это было модно, режиссеры приходили пообщаться со своей публикой. Я хочу купить огромный букет цветов. Я не осмеливаюсь. Мне стыдно. Как подарить цветы перед полным залом, как не заметить этих улыбок, шуток, насмешек? Я не покупаю цветов. У меня в кармане роман «Разрушить, говорит она». Я надеюсь, что она надпишет его. После показа зажигается свет. Она уже здесь. На ней коричневый кожаный жилет, подаренный продюсером фильма, знаменитая юбка с «куриными лапками» и туфли Veston. Юбка, которую она будет носить двадцать лет. И жилет, такой замечательный, мягкий, который она потом иногда будет заставлять меня надевать.

Ян, я не могу отдать вам его насовсем, я очень люблю и привыкла к нему, но мне бы хотелось, чтобы вы иногда надевали его, когда мы идем куда-нибудь вместе.

Так она говорила мне годы спустя.

Я в первом ряду как раз напротив нее. Я задаю ей вопрос, она перебивает, улыбается, помогает мне и отвечает, как если бы мой вопрос был гениальным. Я не помню, что именно. Я ничего не слышу. Я боюсь за нее, видя ее стоящей перед полным залом. Боюсь, что никому не нравится ее фильм «India Song», как если бы это было возможным и ей могли сделать больно. И я вижу, что ей тяжело, что для нее это больше, чем фильм, что она любит его так, как если бы его снял кто-то другой. Она полна любви к этому фильму, крику вице-консула, голосу Дельфин Сейриг, красному платью Анн-Мари Штреттер, танго Карлоса д'Алессио, она обожает «India Song», его разрушенный дворец на краю Булонского леса, на берегу Инда. Калькутта — здесь, во Франции. Я вижу это, и я вижу ее. Она боится, что кто-то исказит эти пейзажи, эти слова, эту музыку. Я боюсь и хочу подарить ей цветы и чтобы все замолчали. Чтобы мы остались одни в этом зале. Вместе с «India Song». Она и я.

Вопросы закончились. Вокруг нее осталось с десяток студентов. Я протягиваю «Разрушить…», чтобы она надписала. Она надписывает. Я говорю: я хотел бы написать вам письмо. Она дает мне парижский адрес: вы можете писать мне сюда. Потом: я хочу пить, мне хочется стакан пива. Мы идем в бистро рядом с вокзалом. Она заказывает пиво. Потом я возвращаюсь в Трувиль. С ней какие-то молодые люди. Она садится в машину, один из них за рулем, она уезжает. Она оставляет меня напротив канского вокзала в бистро «Ле Депар». Какое-то время я сижу вместе с теми, кто не поехал. В моем кармане «Разрушить…» с ее автографом и адрес: дом 5, улица Сен-Бенуа, Париж, 6-й округ.

Так все начинается. На следующий день я пишу первое письмо и больше не могу остановиться. Я пишу все время. Какие-нибудь короткие фразы, несколько раз в день. Иногда на какое-то время я прерываюсь, а потом все начинается заново, я никогда не перечитываю, что пишу, сразу бросаю письмо в почтовый ящик. Никаких черновиков я не оставляю. Я отправляю ей целые пачки писем. Я не жду никакого ответа. Ответа ждать невозможно. Я ничего не жду. Я жду. Я продолжаю писать на этот адрес, на улицу, которую я не знаю, в квартиру, которую я не знаю. Я не знаю даже, читает ли она мои письма. Я об этом не думаю. Я пишу письма автору книг, этой женщине, которую я видел в кинотеатре после показа «India Song».

Жанна Моро записала песню об этом фильме, о вот этой любви. Я покупаю диск. Я слушаю теперь только его. Голос Моро и танго Карлоса д'Алессио. Я околдован. Я подпеваю. Я не жду от нее писем. И все же да, я все-таки надеюсь. Что она ответит. Что она найдет время, чтобы написать мне. Не ответить. Нет. Но, может быть, написать несколько обычных, вежливых и формальных слов вроде «Благодарю вас», «Мне было очень приятно». Впрочем, нет. Не нужно. Правда, это совсем не тот случай, чтобы писать вежливые формальности. Я должен был это знать, потому что я читаю ее книги. Я остаюсь по-прежнему наивным: однажды она мне ответит.