Я познакомился с Геннадием несколько лет назад в Крыму, наберегу Коктебельской бухты, что недалеко от Феодосии. В парке уже заиграламузыка, уже зажглись фонари и всякого рода мошкара повела вокруг них свойбессмысленный, но красивый танец, а скала Хамелеон на восточном берегу бухтывсе еще была освещена закатным солнцем. В свою очередь молодой месяц уже виселв зеленоватом небе над горой Сюрюккая. Гора эта на первый взгляд кажетсяосколком Луны или какой-нибудь другой безжизненной планеты, но, приглядевшись,можно заметить, что она напоминает и тот профиль, который великий Пушкин часторисовал на полях своих рукописей.

В тот год море съело коктебельские пляжи почти до самойбетонной стены, и для отдыхающих были устроены над водой дощатые помосты. Вотпо такому помосту я и разгуливал почти в полном одиночестве, размышляя оморских животных, о горных цветах и минералах, о почтовых марках, автомобилях ио спортивных соревнованиях, потрясавших тогда все цивилизованное человечество.

Кроме меня, на помосте находился лишь один человек — рослыйплечистый мальчик с умным и привлекательным лицом. Опершись на перила, онзадумчиво смотрел в море, где по гребням бойких, беспорядочно прыгающих волнеще скользили розоватые блики заката, где иногда мелькали острые плавникидельфинов да кто-то мощно плавал стилем баттерфляй.

Пловец этот привлек мое внимание. Из воды ритмичновырывалась могучая спина. Взмахнув огромными руками, пловец бросался грудью наочередную волну и двигался вперед с удивительной скоростью.

— Не знаете, кто это там так здорово плавает? —спросил я мальчика.

— Это моя бабушка, — тихо ответил он.

— Бабушка?! — вскричал я. — Это удивительно.

— Ничего удивительного, — возразил мальчик. —До Великой Отечественной войны она была чемпионом Осоавиа-хима в плавании насто метров баттерфляем. И по прыжкам с трамплина, — помолчав, добавил он.

Едва справившись с изумлением, я осторожно спросил:

— А во время войны?

— Во время войны ей пришлось, как и многим другим летчицам,служить в бомбардировочной авиации…

Бабушка тем временем совсем исчезла в быстро темнеющем море.Я покосился на мальчика. Он смотрел прямо перед собой за еще различимую чертугоризонта. Отблеск молодого месяца стоял в его глазах. На груди его я заметилвисящий на толстой цепочке якорек с припаянной к нему старинной монетой,похожей на испанский дублон XVI века.

— А вы почему не плаваете со своей бабушкой? —спросил я.

Он пожал плечами.

— Да так, не хочется…

— Может, не умеете?

Он быстро взглянул на меня и усмехнулся:

— Просто мне надоело плавать. За последний год мне этозанятие немного прискучило.

Что-то таинственное послышалось мне в его голосе, когда онпроизнес эту довольно странную для мальчика фразу. Еще раз я посмотрел на него,и мне показалось, что он сейчас находится не на коктебельском пляже, а где-то вдругом месте, где-то далеко, очень далеко, очень…

— А вы, я вижу, писатель, — проговорил он.

— Как вы догадались? — вновь поразился я.

— А вон у вас мозоль на указательном пальце правойруки. Такие мозоли есть у всех писателей. Конечно, у тех, кто пишет.

Удивлению моему не было конца.

— Позвольте, но как вы увидели эту мозоль в такойтемноте?

— У меня довольно острое зрение.

— Ну хорошо, а если бы я писал на пишущей машинке?…

— Тогда я догадался бы по другим признакам.

— Фантастика! — воскликнул я. — Вы меня неразыгрываете?…

— Геннадий, — назвал он свое имя. Я тожепредставился.

— Я достаточно хорошо воспитан, ВасилийПавлович, — сказал Геннадий, — чтобы не разыгрывать взрослых. —Он глянул в ночное уже море. — Бабушка возвращается.

В темноте слышались только музыка и голоса из парка да плескволн.

— Все-таки разыгрываете меня, Геннадий…

— Да нет. Она уже в десяти метрах… Плывет под водой.

— Может быть, вы видите ночью, как днем? Может, вы такназываемый никтолоп? — воскликнул я.

— Вы угадали, — просто ответил Геннадий.

Несколько секунд спустя бабушка с шумом вынырнула возлесамой лестницы.

— Генаша, ты здесь? — спросила она низким девичьимголосом.

— I am here, granny! — ответил Геннадий сидеальным английским произношением и добавил на незнакомом мне языке: — Хавасвимматоре ю лер?

— Бундербул вера оччи! — с жизнерадостным смехомответила на том же языке бабушка и стала легко подниматься по лестнице.

Она была похожа на сильно увеличенную копию известнойскульптуры «Девушка с веслом», но вблизи, однако, можно было разглядеть в еелице следы былой красоты.

— Познакомься, бабуля, — сказал Геннадий. —Это писатель Василий Павлович.

— Очень приятно, — пророкотала бабушка, протягиваямне мокрую руку, — Стратофонтова Мария Спиридоновна. От нее пахловодорослями и здоровьем.

— Пойдемте к нам чай пить, — предложила она.

До утра засиделись мы тогда на веранде их дачи, и израссказов Марии Спиридоновны и Геннадия сложилась такая поразительная история,что я счел своим долгом пересказать ее тебе, любезный читатель. Дай руку, мойблагосклонный друг, и мы вместе вступим в мир удивительных приключений,которые, оказывается, еще происходят на нашей цивилизованной планете.

из которой доносятся до нас звуки раннего детства ГеннадияСтратофонтова, и скрежет учительских ручек, выводивших в его дневникемногочисленные пятерки