Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это сложная проблема, Гена, очень сложная, —задумчиво говорил Верестищев, — Всегда ли смел тот, кто нападает первым?
Препарируя моллюсков и глубоководных рыб, ученый и лаборантчасто вели содержательные беседы, которые иной раз соскальзывали к философскойплоскости.
— Вы знаете, Гена, — сказал как-тоВерестищев, — как индонезийские рыбаки мстят акулам, когда от их зубовпогибает человек? Они вылавливают хищника, разжимают ему челюсти, засовываютему в желудок живого морского ежа и выпускают в море. Акула обречена на долгиенестерпимые муки.
— Б-р-р… — содрогнулся Геннадий. — Все-такиэто слишком жестоко по отношению к бессмысленной твари…
— Акулы кажутся этим рыбакам не животными, а враждебнымплеменем.
— Тем более это жестоко! — воскликнулГеннадий. — Рубанули бы гадину — и дело с концом!
— Это очень сложная этическая проблема, — задумчивосказал Верестищев. — Вы мыслите, Геннадий, не по возрасту серьезно.Давайте-ка займемся чем-нибудь попроще. Вот перед нами медуза…
Они погрузились пинцетами в довольно-таки неаппетитное желераспластанной медузы.
— Знаете ли вы, Гена, что акустический аппарат медузыугадывает приближение шторма больше чем за сутки? — спросил Верестищев.
— А нельзя ли сделать такой прибор, как этот аппарат умедузы-полюбопытствовал Гена.
— Вы меня поражаете, Геннадий- воскликнулВерестищев. — Как раз над этой проблемой работает один отдел в нашеминституте. Вам надо быть ученым, мой мальчик!
Однажды, проснувшись, Геннадий очень удивился, не увидев напалубе расчерченного жалюзи солнечного коврика Тусклый серый свет еле-елеосвещал каюту. Иллюминатор, казалось, был задраен брезентом.
— Привет, Генок, — сказал Телескопов. — Тебяс туманом, а меня с халтуркой.
Он сидел на своей койке и плотничал, плотничал тихо исокровенно, как в детстве.
— Доктору клетку сочиняю, — объяснил он. —Всю дорогу доктор не отвечал взаимопониманием, а сейчас клеточку заказал.Удача: кенара он ночью поймал, доктор наш золотой.
— Как так — кенара? — поразился Гена.
— Ну, может, не кенара, так попку, а может, еще какогочерта, — сказал, посвистывая, Телескопов.
— Но ведь кенар или попугай — это береговые птицы!
— Да, видать, к Эмпиреям замечательным подгребаем.
Геннадий вышел на палубу. Видимость была не большеполукабельтова. «Алеша Попович» двигался самым малым, каждые две минуты сигналятуманным горном. Трое парней готовили к спуску за борт двухсотлитровыйбатометр. Геннадий поднялся на ходовой мостик и здесь, возле двери радиорубки,встретил судового кота Пушу Шуткина. Кот сидел на задних лапах, недобрымижелтыми глазами смотрел на мальчика.
Кот этот записался в судовую роль «Алеши Поповича» в итальянскомпорту Бари, но никто бы не смог поручиться, что он был родом именно оттуда.
Вот уже четыре года Пуша Шуткин плавал на «Алеше Поповиче»,сходил на берег в каждом порту, устраивал там свои дела, но неизменновозвращался, завидев на мачте флаг «Синий Петр»- сигнал «Всем на борт!».
Шуткин пользовался у экипажа и ученых заслуженнымавторитетом. Это был солидный боевой, покрытый шрамами кот, исполненныйдостоинства и благосклонности к двуногим друзьям. И только лишь к ГеннадиюШуткин отнесся с каким-то пренебрежением: высокомерно выгибал спину, трубойподнимал хвост, презрительно фыркал, старался по мере сил досадить юномуморяку. Вспомним хотя бы историю с борщом.
Нельзя сказать, что Геннадия это не задевало. «Уж не видитли он во мне соперника», — иногда думал мальчик, и от этой мысли емустановилось не по себе.
Сейчас, встретив кота, Геннадий решил раз и навсегдавыяснить с ним отношения.
— Простите, Шуткин, но мне кажется, что вы относитесько мне с каким-то предубеждением, — сказал он. — Почему? Разве неполучали вы от меня колбасу, селедку, конфеты? Разве не отдал я вам чуть ли неполовину праздничного блюда бешбармак, которым нас побаловал старший кокЕсеналиев?
Кот выгнул спину, поднял хвост трубой и пошел прочь, новдруг, словно передумав, повернулся к Геннадию, встал на задние лапы и сгоречью запел:
В любом порту живет нахал,
Которому эа дело
Маэстро Шуткин раздирал
Полморды и полтела.
В Бордо бесхвостый обормот
Оклеветал нас жутко,
Сказав, что благородный кот
Всего лишь раб желудка
Но моряки — прямой народ
В душе моей открытой
Они считают. Шуткин-кот
Не любит паразитов.
Не так важна коту еда,
Пусть даже голод гложет,
Мужская дружба мне всегда
Значительно дороже
А вы, Геннадий-новичок,
Поверив гнусным слухам,
Не удосужились разок
Пощекотать за ухом.
Я презираю бешбармак
И жирную селедку,
Зато ценю как дружбы знак
Заушную щекотку
— Так вот, в чем дело! — воскликнулГеннадий, — Приношу вам свои глубочайшие извинения! Разрешите мненемедленно протянуть вам руку дружбы!
Кот, не скрывая удовольствия, выгнул шею, и Геннадий втечение пяти минут щекотал его за ухом.
— Мерси, — сказал наконец кот. — Я совершенноудовлетворен и в знак благодарности дарю вам свою любимую песню, которуюдовелось слышать только моим истинным друзьям и подругам.
Вспрыгнув на кнехт и взявшись правой передней лапой за леер,кот закрыл глаза и запел чудную песню:
Иные любят гладь да тишь,
Подушки, одеяла
Предпочитаю гребни крыш,
Сырую мглу подвалов.
Мурлан мурлычет день-деньской,
Хозяйке лижет локти,
А я за дымовой трубой
Натачиваю когти.
Но для друзей моя душа —
Всегда одна красивость,
Ведь дружба так же хороша,
Как честь и справедливость
Курлы мурлы олеонон,
Фурчалло бракателло,
Дирлон кафнутто и ниссон,