Полицейские и прохожие, услышав название «Большие Эмпиреи иКарбункл», почему-то начинали безумно хохотать и так слабели от смеха, чтотолку добиться было трудно.

Рикошетников махнул было уже рукой, как вдруг при павший кветровому стеклу Геннадий воскликнул:

— Остановитесь, Николай Ефимович!

Рикошетников резко затормозил. Перед ним был ничем непримечательный двухэтажный домик в четыре окна, от тротуара до крыши покрытыйсветящимися и несветящимися вывесками. Вывески гласили:

Уроки игры на скрипке!

Европейская, японская, окинавская и индийская кухня!

Филателист, стой! Здесь самые редкие марки!

Секреты вечной молодости!

Гадаем по руке!

Бокс, дзю-до, каратэ!

Сувениры на любой вкус!

Продажа кактусов, раковин и камней!

Певчие птицы и меха!

Парижская косметика, лондонские запонки, носки из Чикаго!

Подводные зажигалки и инфракрасные очки!

А между гирляндой чикагских носков и чучелом филина наосвещенной витрине этого обычного токийского домика помещалась маленькая, спочтовую открытку, эмалированная табличка:

Консульство Республики Большие Эмпиреи и Карбункл.

Рикошетников и Геннадий вошли в дом и оказались в небольшомзальчике, стены которого были увешаны самурайскими мечами, масками театра «НО»,панцирями гигантских черепах, челюстями и мослами непонятных животных. Полкибыли заставлены старинными фолиантами с медными застежками, банками смаринованными чудищами, кактусами, раковинами и камнями. В конце зальчикаобнаруживалась стойка и четыре высоких стула перед ней. Большой гелевизорсоседствовал со старинным граммофоном.

За стойкой стоял, широко улыбаясь, тощий высокий старикнеопределенной национальности в белой куртке и белой шапочке.

— Гуд ивнинг, — сказали друзья.

Несколько секунд старик не двигался, потом, с видимымусилием оборвав свою затянувшуюся улыбку, быстро зашевелился и заговорил:

— Добрый вечер, господа! Прежде всего вам надозакусить, прежде всего закусить. Присаживайтесь, сэр! У мальчика голодный вид,сэр! Старый Старжен Фиц знает, чем угостить такого отличного карапуза!

Он жутко подмигнул Геннадию и снял крышки с несколькихкастрюлек, расположенных у него за стойкой. Пар, поднявшийся из кастрюли, былтак аппетитен, что Геннадий даже забыл обидного до боли в сердце, до звона вушах «карапуза».

Старик между тем, ловко орудуя разливной ложкой идеревянными палочками «хаши», продолжал улыбаться. Вдоль всей стойки тянуласьметаллическая полоса электрической жаровни. Старик включил ее, смазал маслом втом участке, перед которым сидели гости, масло затрещало, старик бросил нажаровню какие-то коренья, что-то вроде грибов, слизистые комочки устриц,ломтики мяса; в черные фаянсовые пиалы старик налил супу, в маленькие блюдечкиналожил какой-то зеленой пасты.

— Ручаюсь, господа, вам никогда не забыть кухни старогоСтаржена Фица! Почему бы юному джентльмену не отведать паштет из морского ежа?Сэр, отхлебните этого окинавского супа из каракатицы, и вы уже не оторветесь!Не желаете ли сырой рыбы сашими? Она так нежна, так нежна, так нежна, такнежна…

Старик, словно испорченная пластинка, запнулся на «такнежна» и повторял эти слова все тише и тише, а потом совсем затих и застыл сширокой безжизненной улыбкой на устах.

Проголодавшиеся друзья набросились на удивительную еду идаже забыли на какое-то время о цели своего прихода. Старик между тем вышел изоцепенения, пролез под стойкой в зал и заиграл на скрипке. Он подходил соскрипкой к гостям, склонялся то к мальчику, то к капитану, вкрадчиво и ласковошептал:

— Носки, галстуки, кактусы, шпильки, замки, открытки…

Не прерывая игры на скрипке, он несколько раз взмахнул надголовами друзей самурайским мечом, дал холостую очередь из винтовки «М-14»,показал несколько приемов дзюдо и ударил страшным свингом по чучелу медведяпанды, скромно стоящему в углу зала. Потом он подсунул Геннадию альбом с«самыми редкими марками», схватил свободную от еды ладонь капитана и сновазашептал;

— Феноменальное сочетание физических и духовныхкачеств, сэр, приведет вас к триумфу! Все-таки, сэр, сохраняйте осторожность впервую неделю новолуния… Старый Старжен Фиц, сэр, лучший хиромант Юго-ВосточнойАзии, и если бы не интриги…

— Простите, мистер Старжен Фиц, — сказалРикошетников, осторожно освобождая свою руку для собственныхнадобностей. — Мы пришли сюда только лишь для того, чтобы повидать консулаРеспублики Большие Эмпиреи и Карбункл…

Старик вдруг отпрыгнул в сторону с криком «О-ле! и,обращаясь к медведю панде, филину, маскам и маринованным чудовищам,торжествующе воскликнул;

— Слышали?

После этого он нырнул под стойку, скрылся за бамбуковойшторой и через минуту явился оттуда в совершенно уже новом обличии.Преисполненный достоинства дипломат в мундире, расшитом золотыми нитями, свысоким стоячим воротником, покровительственно и любезно смотрел на гостей.Лишь забытая на голове поварская шапочка напоминала о прежнем Старжене Фице.

— К вашим услугам, господа, — сдержанно поклонилсягенеральный консул.

— Мы советские моряки, господин консул, —оправившись от первого ошеломления, пробормотал Рикошетников. — Я капитаннаучно-исследовательского судна «Алеша Попович», Николай Рикошетников, а этомой друг Геннадий Эдуардович Стратофонтов.

— Стратофонтов? — поднял правую бровь генеральныйконсул. — Не являетесь ли вы, сэр, одной из ветвей генеалогического древанационального героя нашей республики русского адмирала Страттофудо, памятниккоторому возвышается в столице нашей страны Оук-порте?

— Геннадий как раз является ветвью адмиралаСтратофонтова, но отнюдь не Страттофудо, — сказал капитан.

Консул улыбнулся:

— Так жители нашей страны переиначили это славное имяна свой манер.

— Значит, мы увидим памятник моему предку? —воскликнул Геннадий. — Николай Ефимович, это потрясающе! Памятник моемудедушке!