Святослав Логинов

Убежище

Больше всего находка напоминала гриб, как о нём рассказывала Йю-я. Боровик, так он, кажется, называется, по самую шляпку погрузившийся в светло-зелёный влажный мох. А если утоптать мох, то внизу обнаружится толстая ножка, на которой держится сооружение, так напоминающее лимантскую пагоду.

В Лиманте Извир был и пагоды, хотя и разрушенные, видел, а вот боровиков видеть не довелось. Он, вообще, прежде в лесу не бывал и о грибах не знал ничего конкретного. Вот, например, бывают ли они такой величины? Где-то Извир слышал, что лесные жители ходят по грибы и приносят их домой, чтобы там съесть. А эту находку, даже если её удастся срубить под корень, поднять не получится при всём желании. Так что, если это боровик, то явный переросток.

Извир обошёл вокруг коричневого купола, стараясь притоптать моховой ковёр. Ничего напоминающего ножку внизу не обнаружилось. Купол, постепенно расширяясь, уходил в землю.

Формой и размерами чудесный боровик напоминал также степное убежище. Хотя какими были степные убежища при жизни, сказать трудно. Извиру они встречались только погибшие, а то и вовсе разрушенные. Стоит этакий купол саманной лепки, высотой в полтора человеческих роста. Сбоку проход, когда-то закрытый дверью, или завешенный чем-то предохраняющим от ненастья. Но теперь двери сломаны и внутри всё разбито, так что остаётся гадать, как удавалось степным людям ютиться в этом убожестве. Но и сейчас, буде стены, сходящиеся в куполок, уцелели, в разбитом убежище вполне можно укрыться от снега, дождя, пыльной бури и иной непогоды.

На что годятся лимантские пагоды, тоже оставалось только гадать. Они торчали всюду, как грибы, которых Извир не видывал, но жить в них не было никакой возможности. Удавалось вползти внутрь и усесться там, подогнув ноги. А что дальше? Хотя, возможно лимантийцы и не жили в своих пагодах и нигде не жили. Кто их знает, вдруг они вовсе не люди? В мирное время Извир там не бывал, а сейчас по всей стране не найти ни единой души, так что не у кого узнать, для кого и зачем строились пагоды.

Сам Извир родился и жил в Длинном Доме. Грандиозное здание Длинного Дома стояло в предгорьях, где светились алые рассветы и медовые закаты. В доме укрывались многие сотни людей, но далеко не все из них хотя бы раз в жизни выходили под открытое небо, чтобы полюбоваться низким солнцем.

В Доме насчитывалось четыре этажа и два больших входа в правом и левом крыле. Входы прикрывались прочными дверями, впрочем, не запертыми. От вестибюлей на первом этаже вели широкие лестницы. Весь первый этаж занят складами, в которых хранились всевозможные вещи и барахло. Барахло — это вещи, которые никому не понадобились. Перебирая скопившееся барахло, Извир нашёл топор, который не раз выручал его в будущих скитаниях. Окон на первом этаже не было, чтобы никто не мог без дела заглянуть на склад.

Лестничные площадки второго и следующих этажей соединялись длинными коридорами. С одной стороны у коридоров был ряд окон, с другой — многочисленные двери, и за каждой укрывалась человеческая семья.

На третьем этаже Дома, почти в самом центре жил Извир вдвоём с Йю-я. Казалось бы, он ничем не отличался от соседей и прочих почти неразличимых людей. Но одно отличие от иных и прочих было. Извир порой выходил из своего убежища, спускался вниз и отправлялся куда попало, как правило, в горы. С собой брал сумочку с едой и всякой потребной мелочью, но главное — туго скрученный коврик, в котором скрывалась Йю-я.

Разумеется, выпускать любимую под открытое небо, он не решался, но довольно и знания, что Йю-я всякую минуту находится рядом, и с ней можно если не повидаться, то поговорить.

Бывало, что Извир уходил в горы с ночёвкой. Медленно угасал чудесный закат, тлели угли в костерке, а когда днём удавалось подшибить что-нибудь живое, обычно птицу, на костре жарилось мясо. Извир обгрызал косточки и негромко рассказывал любимой, что случилось днём. Это в Доме за день ничего не происходит, а под открытым небом каждый день новый.

Свёрнутый коврик лежал на коленях. Извир нежно поглаживал его и слушал, что отвечает Йю-я на его рассказы.

Йю-я была большой умницей. В коврике у неё хранилось множество книг и в отличие от Извира, она умела и любила читать. Она частенько пересказывала мужу прочитанное, а он внимательно слушал. Откуда иначе он знал бы про гриб-боровик или о том, что в Лиманте полно чудесных пагод, которыми может любоваться праздный турист.

О том, что он не просто бродит по горам, а что он праздный турист, Извиру тоже рассказала Йю-я.

На второй, а то и на третий день Извир возвращался домой. Поднимался к себе на третий этаж, не глядя, заходил в убежище. Двери в бесконечном коридоре были совершенно неразличимы, и, бывало, Извир, перепутав, толкался в чужую комнату. В таком случае дверь открывалась не сразу и приходилось прилагать некоторые усилия, чтобы её открыть. Поэтому в чужую комнату Извир ни разу не попадал. Видел, что сунулся не туда и шёл дальше.

Каждый житель Дома имел собственное убежище, которое почему-то называлось комнатой, хотя состояло из двух комнат. В комнатке поменьше находился туалет, ванна и прочее в том же роде. В той комнате, что попросторнее, имелась широкая постель, шкафчик, в котором всегда обнаруживалась какая-нибудь замороженная еда, и плита, чтобы еду можно было разогреть, а то и приготовить из неё что-нибудь вкусное. Кроме того, на плите жарилось и тушилось добытое Извиром во время его походов. Обычно около плиты колдовала Йю-я. Где она научилась этому искусству, Извир не мог сказать.

Вещи и барахло, чаще всего это была одежда, помимо всего прочего, порой вырастали прямо в комнате, возле двери. Ненужное следовало относить на склад, нужное… оно попадалось очень редко.

Нет места лучше родного убежища! Как любил повторять Извир: в убежище тепло, светло и мухи не кусают. Соседи-домоседы знать не знают, что значит мёрзнуть и мокнуть под открытым небом, а уж о кусачих мухах и слыхом не слыхивали. Мухам, комарам и прочей кусачей мелочи в Длинный Дом хода нет, верней, не было, пока Дом был цел и благополучен.

Невозможное случилось, когда Извир был в дальнем трёхдневном походе. Возвращался тяжело нагруженным. Ему удалось загнать в сеть косулю, и теперь он тащил на плечах освежёванную тушу, заботясь, чтобы кровь