— Будь настолько любезен, — обратился к торговцу Марк Амелий Скавр, — позволь мне рассмотреть это ожерелье получше.

— Которое? — переспросил торговец, толстый, лысый человечек с курчавой бородкой.

Римлянин показал — которое. Улыбка мелькнула на хитром лице торговца.

— О, у тебя отменный вкус, мой господин! Это украшение достойно самой принцессы.

Военный трибун невольно усмехнулся. Торговец, сам того не зная, случайно сказал правду. «Для принцессы и выбираю», — подумал Марк, однако вслух он лишь заметил сердито:

— И полагаю, цена у него императорская.

Лучше всего сбить торговца с толку сразу же. Торговец видит, что Скавр определенно намерен совершить сделку, и попытается воспользоваться этим.

И точно. Не раз игравший в подобные игры толстяк изобразил на своей пройдошливой физиономии выражение оскорбленной невинности.

— Кто здесь говорит о цене? Я говорю об искусстве! Взгляни! — Он положил ожерелье на ладонь Марка. — Поднеси к окну, погляди на это сверкание в лучах солнца. Провалиться мне под лед, если эта вещь не прекрасна! Убедись сперва в этом, мой господин, и тогда мы сможем продолжить нашу беседу.

Ставни на окнах ювелирной лавки были сняты. Солнце ярко пылало над Городом, и лишь время от времени облако, пролетающее под порывами северного ветра, поглощало на миг ослепительное сверкание сотен золотых сфер, венчающих храмы Фоса — больших и малых святынь, разбросанных по всему Видессу.

Зима была на исходе. В воздухе уже носилось теплое дыхание весны. Кричали и ссорились в синем небе чайки. Эти птицы никуда не улетали на зиму, они жили в столице весь год. Неожиданно трибун услышал радостное пение жаворонка — ранней весенней птицы.

Марк поднял ожерелье на ладони, поднося его к свету. Судя по весу — чистое золото. Широкие звенья украшал изящный орнамент. Между золотыми кольцами крепились девять квадратных граненых изумрудов, светящихся густым зеленым светом. Великолепные самоцветы.

Марк приблизил лицо к ожерелью: месяцы неустанной работы над налоговыми документами в имперском финансовом управлении начали сказываться на зрении.

«Эти камни будут чудесно сочетаться с зелеными глазами Алипии Гавры», — подумал Марк, снова улыбнувшись.

Между изумрудами переливались восемь жемчужин овальной формы. В солнечном свете казалось, будто они постоянно меняют цвет и переливаются, словно выступая из-под воды.

— Видал я вещицы и похуже, — ворчливо проговорил Марк, возвращаясь к торговцу.

Теперь начался настоящий разговор. К тому моменту, когда покупатель и продавец договорились о цене, оба успели вспотеть.

— Уф-ф! — проговорил торговец, вытирая влажный лоб льняным платком и глядя на трибуна с внезапным уважением. — У тебя странный акцент и светлые волосы, вот я сдуру и принял тебя за халогая. Фос свидетель, северяне так и швыряют свое золото на ветер! Но ты, мой господин, торгуешься, как прирожденный видессианин.

— Принимаю это как комплимент, — молвил Скавр.

Видессиапе нередко ошибались, принимая Скавра за одного из тех рослых светловолосых северян, что нанимались на службу в императорскую гвардию.

Большинство римлян из легиона Скавра были невысоки ростом, с оливковой кожей, темными волосами и темными глазами. Внешне они мало чем отличались от представителей того народа, в чью землю были заброшены колдовством три с половиной года назад.

Но Марк родился и вырос в северном италийском городе Медиолане. Какой-то далекий предок-кельт наградил трибуна высоким ростом, носом с горбинкой и соломенными волосами.

Торговец осторожно обернул ожерелье мягкой шерстью, дабы драгоценные камни, упаси Фос, не оцарапались. Марк пересчитал золотые монеты. Торговец, ничего не принимавший на веру, пересчитал их вторично и сложил в увесистый металлический ящик.

— Я должен тебе одну шестую, — обратился видессианин к трибуну. — Как бы ты хотел получить сдачу — золотом или серебром?

— Пожалуй, серебром.

Большие видессианские монеты делились на шесть маленьких, однако малые золотые были редки. Они часто сгибались или ломались, нередко случалось так, что им недоставало настоящего веса. Иной раз они содержали значительные примеси меди.

Марк положил четыре серебряные монеты в пояс, а украшение спрятал за пазуху. Ему предстояло перейти площадь Паламы, где сновало немало воришек с тонкими, чувствительными пальцами. Здесь их водилось, во всяком случае, никак не меньше, чем честных торговцев и ремесленников.

Видессианин понимающе улыбнулся Марку.

— Ты весьма предусмотрителен. Да, печально было бы расстаться со столь прелестной вещицей, едва лишь она стала твоей.

Он застыл в поклоне, пока Скавр выходил из лавки. Когда трибун прошел мимо окна, торговец приветственно помахал ему вслед. Марк ответил дружеским кивком.

Срединная улица кишела народом. Видессиане спешили кто куда. До капитана наемников здесь никому не было дела. Эка невидаль — чужеземец!.. Многие, как и Марк, носили плотные туники и свободные шерстяные штаны, однако, несмотря на прохладную погоду, несколько человек уже вырядились в длинные, расшитые серебром и цветными шнурами халаты, которые обычно предназначались для каких-нибудь торжественных случаев.

Шайки городских хулиганов бродили, разодетые в попугайские туники с просторными рукавами, плотно схваченными у запястья. Некоторые — видимо, следуя новой моде, щеголяли с наполовину обритой головой. Этот обычай они позаимствовали у намдалени, которые выбривали затылки для того, чтобы шлем плотнее прилегал к голове.

Когда одна из этих подозрительных личностей, вырядившаяся в тунику и чулки немыслимого цвета, вдруг выкрикнула имя Марка, тот подскочил от неожиданности. Бандит уже приближался, лыбясь и протягивая руку. Только тут Марк вспомнил его — больше по гнилым зубам, нежели по какой-либо иной примете. Обитатель городского дна столицы был одним из тех, кто открыл ворота города, когда Туризин отнял трон у узурпатора Сфранцеза. В тот день бандит отважно сражался бок о бок с римским отрядом.

— Привет, Арсабер, — сказал Марк, пожимая влажноватую ладонь бандита.

— Рад тебя видеть, ринлянин! — прогудел Арсабер.

Марк заскрипел зубами. Неужели эта оговорка дурака-лакея, совершенная почти четыре года назад, навсегда врезана в память видессиан?

Ничего не заметив, видессианин продолжал — у него было превосходное настроение:

— Познакомься с моей дражайшей половиной — Зенония. А эти три оболтуса — мои сыновья: Зетий, Стотий и Боэтий. Дорогая, это — знаменитый Скавр, тот, что побил и намдалени, и гусеперщиков-бюрократов, будь они неладны. — Арсабер подмигнул трибуну. — Держу пари, что гусеперщики-то оказались покрепче «игроков».