* * *

До того, как мы превратились в чудовищ с Брикхаус-лейн.

До того, как все от Калифорнии до Коннектикута узнали нас под этим страшным прозвищем и в блогах появились наши лица, а поиск наших имен привел к сайтам, которые обрушились из-за невероятного трафика, мы были обыкновенными девочками, и нас было только две.

БРИНН

Наши дни

Пять лет назад, когда мне только исполнилось тринадцать лет, я убила лучшую подругу.

Я погналась за ней и ударила ее по голове камнем. Затем я выволокла тело из леса в поле и положила его в центре круга из камней, которые разложила заранее вместе с другой моей подругой, Мией. Затем мы вонзили в плоть нож, два раза в горло и пять раз в грудь. Миа собиралась облить тело бензином и поджечь, но что-то пошло не так, и вместо этого мы сбежали.

Вот как все узнали, что виновны именно мы: более или менее точно мы описали наше преступление в фанфике к книге, которой были одержимы и которая называлась «Путь в Лавлорн».

После этого Миа и я разошлись. Она пошла домой и продремала весь вечер перед телевизором, даже не потрудившись отстирать свои джинсовые шорты от пропитавшего их бензина. Я же повела себя осторожно. Я отнесла свои вещи в местную прачечную, поскольку в доме не было стиральной машины. Но полиции все равно удалось найти остатки крови на моей футболке, правда, не Саммер, а животного, поскольку до убийства мы ножом совершили ритуальное жертвоприношение кота, тело которого впоследствии нашли на том же поле.

Оуэн Уолдмэн, предполагаемый бойфренд Саммер, после убийства исчез и вернулся только через сутки, после чего заявил, что ничего о случившемся не знает. Он так и не объяснил, где пропадал.

Ясное дело, он лгал. Это он все придумал. Он ревновал, поскольку Саммер проводила время с парнями постарше, такими, как Джейк Гински, игрок школьной команды по американскому футболу. В тот год Саммер стремительно начала взрослеть, опередив всех нас и поменяв правила игры.

Возможно, мы все ей немного завидовали.

Я набросилась на Саммер, когда она попыталась убежать, ударила ее по голове камнем, а потом отволокла обратно к Мие, чтобы мы могли по очереди наносить ей удары ножом. Канистру с бензином принес Оуэн, и именно он оказался настолько туп, что не догадался избавиться от нее после того, как мы совершили преступление. Она была найдена позже возле гаража, за газонокосилкой отца Оуэна.

Оуэн, Миа и я, Бринн.

Чудовища с Брикхаус-лейн.

Дети-убийцы.

По крайней мере, так рассказывают эту историю все остальные, и она повторилась уже столько раз и столькими людьми, что превратилась в общеизвестный факт. И никому нет дела до того, что обвинение против Мии и меня даже не вышло за пределы суда по семейным делам. Как копы ни старались, они не смогли выкрутить улики так, чтобы свести концы с концами. Ну и половина информации, которую мы им рассказали, была получена незаконно, поскольку нам так и не зачитали наши права. Не важно также и то, что в уголовном суде Оуэна оправдали – он был признан невиновным и отпущен на все четыре стороны.

И никому нет дела до того, что мы этого не совершали.

БРИНН

Наше время

– Данные медосмотра, похоже, в порядке. – Поли склоняется над моим личным делом, почесывая пальцем нос. Над ее правой ноздрей разрастается крупный прыщ. – Кровяное давление отличное, печень работает исправно. И сердечный ритм в норме. Я бы сказала, что ты в хорошей форме.

– Спасибо, – говорю я.

– Но главное не это, а то, как ты себя чувствуешь. – Когда она откидывается на спинку стула, ее блузка вокруг пуговиц натягивается до предела. Бедная Поли. Она директор-резидент «Перекрестка» и всегда имеет растерянный и ошалелый вид человека, который только что попал в небольшое ДТП. И одевается как чучело. Впечатление создается такое, будто она все время покупает одежду для другой женщины – слишком обтягивающие блузки с лайкрой, слишком просторные юбки, мужская обувь. Может быть, она добывает свой гардероб, роясь в мусорных баках?

Саммер поступала примерно так же: она забирала одежду у Армии спасения или просто крала ее. Но она всему умела придать классный вид. Например, могла взять очень старую, чересчур большую футболку с постером рок-группы и превратить ее в платье, подпоясав велосипедной цепью и добавив к этому ансамблю старые кеды. Она называла это мусорной модой.

Она собиралась уехать в Нью-Йорк и стать моделью, когда ей исполнится шестнадцать, а затем создать линию модной одежды. Она мечтала стать знаменитой актрисой и написать мемуары.

Она собиралась столько всего сделать.

– Я чувствую себя хорошо, – притворяюсь я. – Чувствую себя сильной.

Поли поправляет очки – привычка, выдающая нервозность.

– После восьмого класса ты побывала уже в восьми реабилитационных центрах. Мне хочется верить, что ты готова изменить свое поведение.

– «Перекресток» не похож на другие такие центры, – говорю я, уходя от вопроса, который, как мне известно, она хочет задать. Из всех реабилитационных учреждений, в которых я побывала, а также из всех отделений детоксикации в больницах, домов трезвости и транзитных центров «Перекресток» самый приятный. У меня здесь есть собственная комната, которая просторнее моей комнаты дома. Тут есть бассейн и сауна. Есть даже волейбольная площадка на небольшой неухоженной лужайке, а в комнате для отдыха – телевизор с плоским экраном. Кормят тут хорошо – в твоем распоряжении салатный бар, различные смузи и машина, делающая капучино (но только без кофеина, поскольку в «Четырех углах» кофеин находится под запретом). Если бы не все эти сеансы психотерапии, это было бы похоже на проживание в хорошем отеле.

Во всяком случае, мне так кажется. Сама я никогда не останавливалась в отеле.

– Рада это слышать, – признается Поли. Глаза у нее за стеклами очков большие и выпученные, как у рыбы, взгляд искренний. – Я не хочу видеть, как через полгода ты попадешь сюда опять.