Алина открыла глаза и с непониманием уставилась на огромное белесое пятно, нависающее над ней. В голове было пусто, а в ушах звонко переливались рождественские колокольчики. Женщина сглотнула: в горле першило, будто по нему наждаком прошлись, а губы потрескались, как после длительного путешествия под знойным солнцем в пустыне. Буквально сразу же в глазах защипало так сильно, что это невольно заставило её несколько раз моргнуть. И, как ни странно, это, казалось бы, простое физиологическое действие буквально сразу же расставило всё по своим местам.

Алина вспомнила.

Вот она на балконе, на полу, корчится от раздирающей низ живота боли. Её душа рвется в мелкие клочки от понимания того, что то, что сейчас происходит, окончательно уничтожает её связь с прошлым. Она теряет малыша — ту малую частичку, что у неё осталось от любимого мужа[1].

И вот теперь она здесь, в больнице.

Вопросы потревоженными осами заметались у неё в голове.

«Что с маленьким? Как давно я здесь?».

И тут сквозь гудящие в голове мысли Алина услышала равномерное цоканье набора кнопок на сотовом. Аккуратно, чтобы не потревожить свой осиный рой, повернула голову в сторону идущего звука и увидела склонившуюся над телефоном Ритку[2].

Подруга, странно съёжившись, сидела в кресле у окна. Глядя на нее, женщина даже удивилась, как та, с её солидной фигурой, вообще могла поместиться в этом крохотуличном кресле.

«Ну, чисто сорока на колу», — подумалось Алине.

Сходство с этой удивительной птицей в дополнение к позе придавала одежда, надетая на Маргариту: белая шифоновая блузка с большим отложным воротником, черная жилетка с глубоким вырезом и одной огромной пуговицей, а также черная юбка-карандаш. Сверху, в целях соблюдения санитарии, на неё был наброшен одноразовый медицинский халат, а на черных замшевых сапожках на высоком каблуке красовались изумрудного цвета бахилы.

Маргарита, увлеченная написанием смс, по-прежнему не замечала внимания со стороны пришедшей в себя подруги. Кое-как приютившись в неудобном кресле, она сидела, практически уткнувшись носом в телефон. Лицо женщины было осунувшимся и озабоченным, а голубоватая подсветка экрана делала его бледный цвет грязно серым, неживым. Её длинные пальцы, быстро перепрыгивающие с кнопки на кнопку, также отливали «неживым» цветом.

— Привет! — прошептала Алина.

Рита вздрогнула, перевела недоверчивый взгляд на подругу и, охнув, бросилась к кровати, на которой лежала Алина.

— Привет, радость моя! — зашептала Маргарита, склоняясь над больной. — Как ты себя чувствуешь?

Алина, криво усмехнувшись, произнесла.

— Ощущения — будто на меня плательный шкаф упал. Все кости болят, а в голове вообще бардак. В общем, состояние пришибленное.

Словно в подтверждение сказанному, тут же болезненно скривилась от пронзившей её тело рези.

— Ну что ты, моя дорогая! Мы выкарабкаемся! Обязательно выкарабкаемся!

— Давно я здесь? — шёпотом спросила Алина, не обращая внимания на оптимистичное заявление подруги.

— Три дня уже, — со вздохом ответила та.

Алина расстроено моргнула.

«Это надо же так потеряться во времени. Ведь я его совсем не ощутила. Три дня — как один миг».

Но вслух озвучила совсем другое.

— Малыша удалось сохранить?

Рита засуетилась и, пряча от подружки глаза, тут же принялась поправлять складочки на одеяле, которым та была укрыта.

Алина вздохнув, устало произнесла.

— Понятно, Ритка! Мы знаем с тобой друг друга тысячу лет. Я всё поняла и без слов, можешь не искать пятый угол.

Маргарита, виновато взглянув на подругу, подхватила неудобное кресло, в котором раньше сидела и, подтянув его ближе к кровати, кое-как втиснула своё тело в это приспособление для пыток.

— Алинка, родная, ты должна быть сильной… — начала было она.

От дежурных слов подруги женщина поморщилась и, не дав договорить, возразила.

— А если я не хочу быть сильной? Если я хочу быть обычной, слабой женщиной? Женщиной, которую мужчине хочется жалеть, любить, баловать?

А потом, спохватившись, произнесла.

— Рит, прости! И чего я на тебя набросилась? В том, что со мной произошло, ты не виновата.

Маргарита, отвернув лицо от подруги, понимающе кивнула и тайком смахнула слезинку, покатившуюся по лицу. Однако Алина этот жест всё же уловила.

— Не плачь! Это я должна биться в истерике из-за случившегося.… А не могу! Не поверишь — не могу! У меня сердце превратилось в сплошной кусок льда, причем лёд этот откуда — то из одного из слоев вечной мерзлоты, практически вековой давности.

Ритка после слов Алины, разосмелившись, наконец-то взглянула на подружку, а затем, тяжело вздохнув, погладила ту по голове, словно маленькую.

— Придет время — оттает твоё сердце.

— Знаешь, Ритуль, а ведь Серёжка не хотел этого ребенка, — вдруг произнесла женщина.

Рита ахнула.

— Не может такого быть! Он ведь так тебя любил…

— Любил, — грустно согласилась Алина. — Вот поэтому и не хотел. Я узнала о малыше в тот день, когда…

Спазм перехватил её горло, и голос предательски дрогнул.

— Думала, что это его порадует… заставит бороться с болезнью с новой силой… а он расстроился. Представляешь? Расстроился из-за того, что у нас будет ребенок…

От обиды голос её зазвенел, и в нем послышались еле сдерживаемые слёзы. Осознав, что вот-вот расплачется, Алина замолчала. Молчала и Рита. Уж очень неоднозначная была ситуация. Что они могли сейчас сказать друг другу, чтобы снивелировать собственные эмоции.

Разговор возобновился лишь спустя несколько минут. Почти успокоившись, Алина продолжила.

— Сказал, что маленького нельзя оставлять… что он не будет здоровым, так как давно лечится сам… а я всё равно хотела малыша: вдруг бы всё получилось, как надо.

— А если бы не получилось? — с ужасом в голосе спросила Ритка.

Алина промолчала. Маргарита, не выдержав этого странного молчания, попыталась достучаться до подруги.

— Знаешь, я думаю, Сережа был прав. Здесь не о чем жалеть, так как то, что в него вливали во время лечения, было настоящим ядом. Эти процедуры явно ни к чему хорошему привести не могли, изменив его генетику. Сережка у тебя, как всегда, оказался прав. Это был идеальный мужчина.