Конец сентября, когда в Питере наступает осень или, вернее сказать, когда Питер вступает в осень, — не самое весёлое время. Совсем недавно по этим улицам гуляло лето. Прохожие ещё помнят его, на ощупь, на слух и на вкус. Помнят очень хорошо. Это придаёт им уверенности в себе и своём завтрашнем дне: всё не так ведь и плохо, если ты помнишь, как выглядит лето. И люди самонадеянно думают: «В этом году не будем ныть из-за плохой погоды или менять образ жизни. Подумаешь, дождь, ветер. Разве это проблема? Ничуть не бывало. На этот раз всё по-другому. Мы будем гулять, делать вид, что вовсе нам и не холодно, и вообще, это такое приятное разнообразие из жары в прохладу окунуться.» Они храбро гуляют, некоторые даже прогуливаются. Но им не обмануть ни осень, ни город: плечи уже ссутулились, как будто на них осыпались целые вороха мокрых опавших листьев, глаза стали тусклыми, как подёрнутые первым льдом ноябрьские лужи, один покашливает, другой сморкается, третий в шарф кутается. Только гордыня заставляет этих упрямцев неприкаянно бродить по улицам. Но пройдёт ещё немного времени — может быть, две недели, может, — и того меньше, и генерал Осень получит ключи от Санкт-Петербурга в полноправное пользование.

Дом Мёртвого Хозяина, старый мудрый особняк, крепко вросший в землю, не сопротивлялся смене времён года. Осень — так осень, пожалуйста. Константин Петрович решил сэкономить на отоплении, и потому по коридору носились наперегонки сквозняки. Виталик заказал несколько упаковок экзотических согревающих чаёв, их принесли в большом пакете из обёрточной бумаги, и пакет этот стоял в приёмной и распространял запах увядших листьев и поздних цветов. Лёва, вопреки всем запретам, продолжал курить в кабинете, проветривая его перед уходом. Всего-то на час он открывал настежь окно и дверь, но листьев, желтых, красных, оранжевых и бурых, нанесло в коридор столько, что можно было устраивать фотосессии для девочек, которым срочно нужна осенняя аватарка в социальную сеть.

Поздний вечер заполнял опустевшие кабинеты, тишина клубилась под потолком. Свет горел только в кабинете у шефа. Все подчинённые давно разошлись по домам, а Даниил Юрьевич, не зная устали, разбирался с делами, которые уже нельзя было откладывать на завтра. Он закрыл файл с предварительным планом продаж на квартал, потянулся к папке с документами, которые следовало рассмотреть и подписать ещё на той неделе, — и замер на полпути. В кабинете явно находился кто-то, кому там быть не следовало.

Прозрачная тень, которую не заметил бы ни один живой человек, даже измученный недельной бессонницей, обнаружилась в торце переговорного стола. Ощущение было такое, будто некий незваный дух по собственной воле явился на летучку.

Даниил Юрьевич взял в руки папку с документами, поднялся с места и шаркающей походкой направился к дальнему стеллажу. Но, проходя мимо прозрачной тени, которая совсем замерла и почти слилась с воздухом, внезапно утратил осязаемость и одним точным движением пленил гостя, вынудив его принять человеческий облик. Этому фокусу давным-давно обучил его Кастор — «на всякий случай, потому что случаи бывают всякие». И вот «всякий случай» наступил.

Шеф Тринадцатой редакции снова обрёл материальность, поднял с пола документы, бросил папку на стол и присел за переговорный стол, жестом приглашая гостя последовать его примеру.

Незнакомец озирался по сторонам, как будто впервые видел этот кабинет.

— Это мне… померещилось? — глухим голосом спросил он.

— Нет. Тебе сейчас мерещится, — отвечал Даниил Юрьевич, с интересом его рассматривая. — Ты подпитаться от меня хотел? Не вышло.

— Я… нет… вреда вам я бы не причинил! — неловко развёл руками дух. — Всего лишь хотел разделить с вами ответственность.

— Нет у меня ответственности, — отчеканил Даниил Юрьевич. — Чести и совести тоже нет. Промашка вышла. Я смотрю, ты у нас уже с недельку пасёшься. Да или нет?

— Пасусь, — не стал отпираться гость.

— То-то я чувствую — Костю как подменили. Не больше часа сверхурочно — на него это совсем не похоже. Кто ты такой и зачем жрёшь ответственность моего заместителя? Ты ведь не с меня начал, а? А?

Эхо этого последнего «А?», как эхо выстрела, гулко отразилось от стен кабинета. Дому Мёртвого Хозяина тоже стало любопытно — зачем к нему пожаловал этот новый призрак.

Все, кто знал Даниила Юрьевича достаточно хорошо, могли бы догадаться, что он никого не собирается пугать. Для того, чтобы у собеседника пробежали по коже мурашки, он предпочитает говорить тихо, вкрадчиво, но так, чтобы воздух вокруг дрожал и вибрировал. Но незнакомец об этом не догадывался, поэтому вздрогнул, уронил на стол руки и произнёс:

— Я Андрей. Я не сдержал революцию.

— Да-а? И кем же ты был, что не сдержал её? — откинулся на спинку стула шеф.

— Был кем? Обывателем. Просто обывателем. Но мог сдержать и не сдержал. Как любой другой. Я потом от чувства вины застрелился.

— От страха ты застрелился.

— Нет. Я не ведал страха. Я не знал, что будет страшно. Я видел только, что стало непоправимо. И я этого не сдержал.

— Получается, я тоже мог сдержать революцию?

— Конечно, мог. Любой мог. Но тебя тогда не было. А я — был. Ты ведь живой, только обучен всякому.

— Я-то? Да не живее тебя. Ты в каком умер?

— В девятнадцатом… Тысяча девятьсот.

— Ну и я тоже.

Андрей, не сдержавший революцию, недоверчиво посмотрел на собеседника.

Даниил Юрьевич ударил его по плечу, освобождая от плена материальности, а затем для удобства сам переместился в неосязаемый мир.

«Ровесники!» — почувствовал он удивление духа. А потом, чтобы развеять все сомнения, показал ему последние кадры своей жизни, не вдаваясь в подробности посмертного существования в облике Мёртвого Хозяина. В ответ Андрей поделился своими предсмертными видениями и даже продемонстрировал документ, воспрещающий ему быть полноправным представителем второй ступени до тех пор, пока он не искупит вину за самоубийство. А для этого ему всего-то и нужно — разделить непосильную ответственность с десятью тысячами человек. Девять тысяч девятьсот девяносто семь ответственностей уже проглочено. Осталось всего три — и уставший скитаться дух решил задержаться в уютном особнячке и подкормиться за счёт здешних работников.

Убедившись, что злых намерений у Андрея нет, Даниил Юрьевич вернулся в материальный облик.

— Понимаю тебя. Но здесь, кроме Кости, полакомиться нечем. Хотя он у нас троих стоит.

Прозрачная тень встрепенулась. Даниил Юрьевич вспомнил, как он сам, ожидая прощения, метался по этому дому, не имея права выйти за его пределы, туда, к свободе, к вечности. А этот-то поболее его мучается от неупокоенности.

— А ведь Костя и в самом деле сойдёт за троих. У него непосильной ответственности на плечах — как звёзд на небе. Оставайся у меня, отдохнёшь немного от своих скитаний. Если Костиной ответственности будет мало — всегда можешь уйти. Но я на твоей стороне. Знай. Этот дом всегда открыт для тебя.