— Ну вот! Старик торопился, но почему-то, увидев этого козла, приостановился и прищурился. Стал к нему приглядываться, будто никак не может его вспомнить. Потом словно вспомнил и нахмурился. Тогда он как заорет: «Что ты тут делаешь?» А этот козел ничего не ответил, только достал пистолет и выстрелил.

— Нет, ответил, — возразила Юлька. — Ты просто не расслышала. Он сказал: «Извини, пожалуйста».

— Что? — не поняла я.

— «Извини, пожалуйста», — повторила Юлька. — Я стояла рядом с окном и все слышала. А тут старик начал валиться на мусор, с таким удивленным лицом, и по пальту у него…

— По пальто, — поправила Маринка.

— Какая разница! — отмахнулась Юлька. — Главное, что у него по пальту расползлась кровь… Вот! И тут Дашка завизжала, и я оттащила ее от окна.

— А он уставился на окно. Потом подошел и присел на корточки. Начал всматриваться, но мы притаились и боялись вздохнуть. Он поприсматривался, потом понял, что ему пора смываться, и поднялся. Я только видела, что он отряхнул колени. Страшно было, я чуть не описалась!

— От этих подробностей ты всех нас могла бы избавить, — немного высокомерно заявила Юлька.

— Слушай, а эту свою извинительную фразу он произнес до или после выстрела?

— До, — авторитетно сказала Юлька.

— То есть как бы попросил прощения за то, что сейчас сделает. Ничего себе, убийца! Сама изысканность и вежливость получается!

Я задумалась.

Почему-то вспомнился распахнутый том Шекспира.

Неужто не придет?

Нет, помер он и погребен.

И за тобой черед, —

тихонько напела я песенку безумной Офелии, смотря в окно.

— Что это за песня? — спросила Маринка.

— Шекспир, — вздохнула я. — Каким-то непонятным образом он пытается все связать в одну цепочку, но я совершенно не могу понять, какого черта в мою голову приходят эти мысли!

Еще меньше моего могла понять Маринка. Тем не менее она понимающе кивнула и попросила:

— А дальше в этой «романсе» как?

— Понравилось? — спросила я.

— Да, — кивнула она. — Лучше, чем у Земфиры.

— Да уж куда как лучше, — усмехнулась я. — Слушай!

И я продолжила, легко вспоминая текст — поскольку в юности мечтала сыграть эту сцену. Только вот режиссер в нашей драмстудии попался неотзывчивый — почему-то видел Офелию нежной блондинкой, похожей на эдельвейс, а не такой рыжей «шотландкой», как я.

А были снежной белизны

Его седин волнистых льны.

Но помер он, и вот

За упокой его души

Молиться мы должны.

Девицы слушали меня, разинув рты. Романтические настроения, как я заметила, чаще встречаются у людей, вкусивших черного и черствого хлеба суровой действительности так много и так рано, что возникла уже тошнота.

— Как у того мужика, которого убили, — проговорила очень тихо Маринка. — «Седин волнистых льны».

Я уже хотела было обдумать этот постулат, но тут Юлька вдруг прижала палец к губам и резко потушила свечку.

Отчетливо донесся звук приближающихся шагов. Шаги были тихие, словно крадущиеся.

— Закройте дверь, — прошептала я.

— Она не закрывается, — с ужасом в голосе ответила Маринка.

Шаги приближались.

По моей спине забегали мурашки. Я прижала к себе едва дышащих от ужаса девчонок. Дашка спрятала у меня в коленях лицо и, кажется, боялась дохнуть.

Я оттащила их в самую глубь подвала, туда, где можно было укрыться за старым, полуразвалившимся шкафом.

Шаги замерли у самой двери.

— Мамочки, — пробормотала Юлька. — Кажется, нам конец!

Дверь начала тихо открываться…

* * *

Я смотрела на образовавшуюся полоску света как зачарованная, боясь вздохнуть.

Кого мы увидим? Убийцу, который хочет извиниться за то, что собирается лишить нас жизни?

Призрак?

Да фигня это все с призраками!

Говорят, в минуту опасности наш рассудок вместе с адреналином начинает выбрасывать светлые идеи. Как-то это все взаимосвязано, но я не психолог. Только в тот момент, когда чертова дверь приоткрылась и слабый луч фонарика заставил нашу славную компанию отодвинуться подальше в тень, меня осенила совершенно безумная мысль, что все это взаимосвязано!

Не знаю как, но вот связано, и все тут!

Жалко, конечно, что мне, увы, не придется нащупать эти связи.

— Есть тут кто? — вопросил мужской голос.

Мы боялись дышать.

— Должны быть, — авторитетно заявил второй голос.

Я обреченно подумала, что если бы с одним убийцей у меня еще получилось бы справиться, то с двумя — навряд ли.

Фонарик блуждал по подвалу, все ближе и ближе подбираясь к нам.

— Да тут же есть свет, — раздался удовлетворенный возглас.

Щелкнул выключатель. Я невольно зажмурилась и заслонилась рукой от ярко вспыхнувшего света.

— Ну вон же они, — удовлетворенно сказал первый голос.

Я открыла глаза.

Прямо передо мной стоял долговязый парень, отдаленно смахивающий на Ларчика.

Он рассматривал нас с огромным интересом, засунув руки в карманы длинного пальто.

Я в свою очередь уставилась на него.

Дело не в том, что его уши торчали, как у слоненка, а глаза были безупречно изумрудного цвета. Это еще можно перенести!

Но вот волосы у него…

Я вздохнула. Парень этот был моим товарищем по несчастью. Поскольку волосы у него были точно такими же спело-морковными, как и мои!

Я сидела и наблюдала, как Лариков злится. Увесистый том Шекспира, пристроившийся на моих коленях, так и норовил сам шлепнуть моего босса по голове.

Босс пыхтел так, словно это он провел ночь в ментуре, терпеливо отвечая, как партизан, что в подвал мы с девочками забежали случайно, потому как репетировали сцену для драматического спектакля. «Дети подземелья» называется. Конечно, рыжий, как солнце, Ванцов нашим рассказам не очень-то поверил, и вызволять нас пришлось Ларикову.

Лариков после этого не желал разговаривать со мной, а только разгуливал по комнате с видом оскорбленной нравственности и, как статуя Свободы, иногда застывал в отдалении, с укоризненно поднятым вверх указательным пальцем.

Я так и не смогла понять смысл этого жеста, как ни силилась — то ли Лариков Небеса призывал в немые свидетели моего безобразного поведения, то ли намекал на расплату, грядущую оттуда, за то, что лезу не в свои дела.