Пэгги не любила Нью-Йорк. Для нее он был слишком суетным, многолюдным, подходящим скорее для дел, чем для жизни. Впрочем, к ней город оказался благосклонным. Думала ли она, переступая порог скромного издательства Майкла Эндрока, что судьба улыбнется начинающему автору? А вот поди ж ты — он выпустил уже четыре романа, и они разошлись довольно быстро. Пэгги Макинрой смущалась и гордилась одновременно, когда читала на обложках книг свое имя. В сущности, романами их можно назвать с известной натяжкой, как отметил один из рецензентов, да ей бы это и в голову не пришло. Пэгги относилась к своим литературным способностям самокритично, но Эндрок настоял. Издатель всегда начинал кипятиться, если она возражала. Вот и сейчас…

Они сидели за столом, беспрестанно куря, Майкл бегло листал не оконченную еще рукопись и в очередной раз отчитывал Пэгги.

— Да вы, дорогуша, сами не понимаете, в чем ваша сила — в жизненности материала. Вы ничего не придумываете! Залихватскими, насквозь лживыми сюжетами читатели давно уже объелись. И не вздумайте свою манеру менять, да у вас и не получится…

Он прав. У нее выходило только то, что она хорошо знала: атмосферу сиротских домов или семейных приютов, куда брали на воспитание детей бездетные, уже в возрасте пары. Боже, какой беспросветной была такая жизнь, внешне выглядевшая благопристойной. Какие драмы таились в каждом, кто вынужден скитаться по чужим углам. Скольких это надломило, если не сломало. Пэгги могла, изменив лишь фамилии, рассказать еще о десятках несостоявшихся судеб. Ее доброжелательный наставник не понимал одного — обделенные счастьем люди все равно в душе надеялись и верили в чудо. Лично она, пожалуй, нет. Определенно нет. Возможно, именно потому и искала для них, героев своих романов, что-то вроде оптимистической развязки или хотя бы намека на нее…

Но сегодня Пэгги не стала спорить, вернее оказалась не в состоянии, ей предстоял нелегкий визит.

— И вы говорите, здесь все, что после него осталось? — Пэгги обвела взглядом крохотную комнатушку, потертую мебель, ржавую раковину в углу. За окном с тусклыми грязными стеклами виднелись обветшалые соседние дома, каких много на окраинах Нью-Йорка.

— Да, как видите, все. — Хозяйка явно торопилась: хоть и плоха комната, охотники на нее найдутся. — О, чуть не забыла — внизу в подвале есть еще чемодан и рулон с его картинами. Я пошлю за ними. Имейте в виду, он мне задолжал.

— Не беспокойтесь, сейчас расплачусь.

— Хороший человек был мистер Макинрой, — засуетилась женщина, обрадовавшись деньгам. — А вы не хотите, чтобы я оставила комнату за вами?..

— Нет.

— Вы ему кто, родственница?

— Это мой отец, — сказала Пэгги, отвернувшись. Фальшивое сочувствие хозяйки непереносимо! Впрочем, и собственная мысль о нем. Разве она могла простить, как в пять лет отец отдал ее в приют? Как он развернулся и пошел, а она цеплялась за рукав его пальто?.. Да век ей этого не забыть!

— Я не видела отца больше десяти лет… Где его похоронили?

— Где именно, не знаю, но можно уточнить, он ведь похоронен за казенный счет, значит, в муниципалитете скажут. Я поищу номер телефона и заодно схожу за чемоданом.

Пэгги опустилась на шаткую кровать. Вот все и кончилось для Стивена Денни Макинроя, вздохнув, подумала девушка. Говорят, был хорошим человеком? Возможно, только она его таким не знала. Пока росла, мечты так или иначе были связаны с тем, что он заберет ее домой. Однажды он и правда приехал — в тот день Пэгги окончила школу. Прослушал торжественную церемонию, а потом исчез, не поговорив с ней. Она его сразу узнала, но сама не подошла и не позвала. Ничего не могла с собой поделать — он был ей как чужой, совсем не такой, каким представлялся бессонными ночами.

Гораздо позже, после долгих раздумий, Пэгги поняла — отец следил за ее жизнью. Как бы иначе он узнал, что она окончила школу?.. Или как бы догадался, куда послать поздравительную открытку, когда ей исполнилось пятнадцать?.. А то письмо, присланное в день шестнадцатилетия?.. Пэгги поклялась никогда не читать его, даже если в нем сочувствие или приглашение приехать.

В письме не было ни того, ни другого. Сколько лет Пэгги не могла постичь, за что, почему так жестоко поступил с ней отец? С годами, когда вникла в смысл написанного, лишь еще больше озлобилась. Письмо она держала в сейфе. Ей было самой неясно, зачем его хранить, но все-таки не выбрасывала…

Последнюю весточку от него Пэгги получила совсем недавно. Конверт изрядно помялся и истрепался, пока дошел до адресата. Немудрено — она сняла новую квартиру, так что почтовикам пришлось изрядно потрудиться. В письме было всего две строчки, нацарапанные карандашом. Она знала их наизусть, незачем даже вынимать из сумочки, но машинально достала.

«Пэгги, — говорилось в письме, — я поступил с тобой нехорошо. Но другие отнесутся к тебе иначе. Поезжай в Реджвуд».

И никакой подписи. Она свернула его и сунула в карман. В те годы, когда девчонкой Пэгги скиталась по чужим домам и сиротским приютам, она бы отправилась туда немедленно, чтобы только не чувствовать себя одинокой и никому не нужной, но теперь, когда более или менее встала на ноги, какая в этом необходимость?..

Реджвуд?.. Несомненно, ей знакомо название. Оно имело отношение к дому на холме, где зимой выпадал снег, и дорожки заметали сугробы. Оказывается, как крепки детские впечатления. Сугробы, холод, скрипучие полы лестниц, запах стряпни с кухни и сердитые голоса взрослых — и все это Реджвуд! Но где он?..

В воспоминаниях было нечто мучительное. Реджвуд — это там, где жили отец и мать? Разве не странно, подумала она, что помнит так много, но только не мать… Или семья… Что ей известно об этом? Да ничего.

Надо признаться, Пэгги не очень-то задумывалась над тем, кто она и откуда, пока дотошный издатель не потребовал, чтобы в предисловии к первой книге автор изложил свою биографию. Пришлось отделаться обтекаемыми фразами, а в голове засело: действительно, кто она? Где ее корни? Пусть не родословная, тем более семья явно не из знатных, но хотя бы ниточка из неведомого прошлого? У отца теперь не спросишь, поезд навсегда ушел.

Но почему он написал, что в Реджвуде к ней отнесутся не так, как он? Значит, кто-то ее знает или, во всяком случае, помнит? Нет, она должна их разыскать! Попытка — не пытка, иначе потом себе же не простишь.

В последний раз оглядев комнату, Пэгги сунула в сумку целлофановый пакет с какими-то документами, который лежал на подоконнике, сняла пришпиленный кнопками к стене небольшой рисунок карандашом — нечто вроде пейзажа, в чем, впрочем, нельзя было быть до конца уверенной из-за лохматого, небрежного штриха, и спрятала в футляр очки.

Рыжеволосая и зеленоглазая, она была по-своему привлекательной. Но сейчас лучше не смотреться в зеркало. Не место, не время, да и ни к чему…