Варя

Неприятности катятся как лавина с высоких гор. Стоит лишь одному крохотному недоразумению затесаться в твою жизнь, как тут же вырастают проблемищи вселенского масштаба.

Всё началось с вызова к директору на «ковёр».

– Никитина? – голос у Льва Моисеевича как из бочки – глухой, но рокочущий. Зевс-громовержец – так зовут его в народе. – Зайдите ко мне!

Не подумайте ничего такого. Я не какая-то там нерадивая ученица – отнюдь. Угораздило меня окончить педагогический институт и стать учительницей русского языка и литературы. Сеять, так сказать, разумное, доброе и вечное в благодатную почву мягких и светлых детских душ.

Внутренности сжимаются в комок: Лев Моисеевич по пустякам не дёргает. И если уж вызывает к себе, и взгляд карих глаз пронзительно-острый, значит случилось что-то глобальное.

Пока я плетусь медленно к кабинету на полусогнутых ногах, лихорадочно перебираю, где могла накосячить. Журналы вроде заполнила, легендарный 6-А, кажется, нигде не отличился, всё тихо. Классные часы проводятся, полы в классе моются. Хотя какие полы… из-за такой ерунды на эшафот в святую святых не приглашают.

– Вот что, Никитина, – Лев Моисеевич стоит, упираясь обеими руками в стол, отчего лицо его – почти на уровне с моим. Ну, а я стою навытяжку, как положено: живот втянут, руки по швам, сердце в пятках, – вы где работаете?

Всем известно: директор любит задавать вопросы. Главное – отвечать быстро и чётко, желательно не задумываясь. Материал должен отскакивать от зубов. У него и на уроках так отвечают. Кто мямлит, тот остаётся после уроков. Учить.

– В гимназии! – бодро чеканю я, лихорадочно соображая, за что мне сие.

– Неверный ответ, Варвара Андреевна, – сверлит меня суровым взглядом Лев Моисеевич. – Не в гимназии, а в образцово-показательной гимназии!

У него нос на губу налезает. А ещё брови белые клочками. И причёска Эйнштейновская. То есть, это Льву Моисеевичу так хочется: там, где у знаменитого учёного волосы кучерявились, у директора – лысина. Тотальная. И вот эти седые космы нимбом вокруг неё – просто безобразие. Так и хочется то ли дёрнуть, то ли причесать. А лучше всего – побрить. Налысо. Ну, или коротенько подстричь на худой конец. Под троечку. Ой, что-то я не о том думаю…

Директор многозначительно поднимает узловатый палец и, я так понимаю, мне надо изобразить подобострастие. Ну, конечно. Футы-нуты. А меня с улицы взяли, от очистков очистили.

Он что-то ещё вещает возвышенно, а я делаю вид, что слушаю.

– Что у вас с Драконовым? – бабахает он неожиданно и оглушительно. А? Кто здесь? Никого нет дома! Нет меня, нет!

Зелёная тоска заливает с ног до головы. Я, наверное, тоже зеленею под пристально-суровым взором Зевса-громовержца.

– А что у меня с ним может быть, простите? – осторожно пытаюсь блеять я, но Льву Моисеевичу плевать на остатки моего достоинства.

– У вас к мальчику стойкая неприязнь. Вы предвзято относитесь к ребёнку. Вчера опять приходила его мать. Грозилась, что в следующий раз придёт отец. Я специально посмотрел журнал 6-А. Там же проб негде ставить от ваших двоек! Вы затретировали ученика, Варвара Андреевна, вот что я вам скажу!

Я бы могла возразить. Кто ещё кого. И мать этого рыжего бесстыдника могла бы ко мне прийти, а не кабинет директора штурмовать. Между прочим, я с этого года их классный руководитель. И, между прочим, кое-кто даже на установочное родительское собрание не соизволил снизойти.

– В общем, подумайте, Варвара Андреевна, – голос недоэнштейна скатывается в мягкую угрозу. – Если встанет вопрос: вы или чудный ребёнок Ваня Драконов, вы сами знаете, кто закроет дверь гимназии с обратной стороны.

Мне оставалось только кивнуть. Видимо, карьера моя стремительно шла под откос: идти на поводу у мелкого интригана я не собиралась. Впору сушить сухари и искать другую работу, пока богатые, именитые родители этого рыжего монстра кислород не перекрыли.

Невесёлые мысли сжали сердце в кулак. Предчувствие не предчувствие, а только с этого момента электричка моей жизни разогналась как скорый поезд и потеряла тормоза.

Разговор с директором случился в среду. В четверг от меня ушёл Витюша, заявив, что встретил любовь всей своей жизни. «А как же я?» – хотела спросить, но только растерянно хлопала глазами и следила, как мужчина, что прожил со мной три года, хотел на мне жениться и мечтал о детях, собирает в рюкзак свои вещи.

Я даже истерику ему закатить не успела – так быстро он собрался и, кинув полный достоинства прощальный взгляд, аккуратно щёлкнул замком, закрывая за собой дверь.

И тогда меня накрыло. Не по-детски. Кажется, я ревела, била посуду, пила коньяк из горла. Ну, да. Некрасиво и недостойно высокого звания педагога, но когда сердце – на осколки, а личная жизнь – вдребезги, как-то не всегда удаётся сохранить лицо.

Если бы не Нинка – верная боевая подруга, которая со мной и Крым, и Рим и медные трубы прошла, боюсь, я бы себя не собрала по частям. А так сопли мне утёрли, поплакали вместе и выпили за то, чтобы рыдали те, кому мы не достались, и сдохли те, кто нами пренебрёг.

Я даже соскребла себя с постели утром, чтобы на работу сходить. Но вы же помните? Если неприятности начинаются, остановить их может только слишком весомый аргумент.

В то утро я спустила в канализацию линзу. При моих минус пять – это катастрофа. Пришлось в срочном порядке искать и сдувать пыль с древнего раритета – уродливых очков в тёмной оправе. Ну, может, не такие они уж и страшные, а только ненавидела я их лютой ненавистью. Хотя, если учитывать опухшие веки и благородную бледность от чрезмерных возлияний, очки на пол-лица сыграли положительную роль при конспирации. В таком облико морале меня не узнали бы и агенты ФБР.

Ученики и коллеги тоже не совсем признали. Плевать. Абсолютно плевать на всё. У меня душевная незаживающая рана. Драма вселенского масштаба. Какая разница, кто и как смотрит на меня? В этот день я даже рыжему монстру Ваньке Драконову замечания не делала. Что, только мне одной отдуваться? Пусть потроллит и других учителей, займётся своим излюбленным занятием – виртуозно мотает нервы.

Я настолько ушла в нирвану личных переживаний, что даже в оптику не сходила. Махнула рукой, решила выспаться и заняться операцией под кодовым названием «линзы» субботним утром. Но судьба в лице Нинки Миргородской решила всё по-своему.

– Не фиг киснуть, мать. Сдался тебе этот Витюша. Если ты мозги включишь, то поймёшь, что нужно было его вышвырнуть давно уже, а не ждать, пока он свои портки соберёт и уйдёт в пешее эротическое путешествие. Вы последний год больше ссорились, чем любились. Это счастье на самом деле. Освобождение!

– Может, потому и ссорились, что у него уже была другая, – горестно всхлипнула я, продолжая страдать. Но Нинка была права: в последнее время мы с ним не очень. И секс давно был. Только я со своей работой замоталась, забегалась. Тетради, собрания, то, сё. Сколько он к телу-то моему не подходил? Месяц? Или два?..