Сегодня, мой проницательный друг, я поведаю тебе одну старинную историю, начало которой уходит в глубь столетий – историю о живой воде. Для одних она была как… Но об этом, впрочем, потом. А сейчас постарайся представить себе средневековый город с каменной мостовой, гулким эхом отдающей каждый шаг, узкими извилистыми улочками с плотно прижатыми друг к другу обшарпанными домами и толстой городской стеной, властно отгородившей Серый Город от всего мира. То, о чем я хочу тебе рассказать, произошло именно там. Слушай…

У хитрого и изворотливого сапожника Якоба жил бедный, но добрый подмастерье Ингвар. Он был до того худ и лишен всякой житейской мудрости и сноровки, что все знакомые тихонько посмеивались над ним, называя его «свалившимся с небес». Уж очень он отличался от обычных жителей Серого Города, которые никогда ниоткуда не сваливались, а в особенности с небес. Ингвар не обижался на это прозвище. Оно ему даже нравилось, напоминая, что где-то у него есть настоящая, другая родина, а все окружающее его – совсем и не его, а чужое.

Ингвар всегда простодушно улыбался в ответ, и никто не мог сказать ничего злого, встречая такой открытый и приветливый взгляд. Всем было непонятно, что этот человек делает в стесненном городе, как будто он действительно принадлежал совершенно к иному миру. Но Ингвар жил тут, и все привыкли к этому немного странному, но безобидному юноше с добрыми голубыми глазами. Вот о нем-то и пойдет далее речь.

Жить Ингвару у сапожника было тяжело. Но он, как и все другие подмастерья, даже не знал этого, считая, что только так и надо жить. Сапожник был властным и часто наказывал своих подмастерьев за малейшие провинности. Потому они жили тихо, как мыши, да и жилье у них было подходящее – пыльный подвал мастерской, разделенный на несколько маленьких каморок.

У сапожника была жена. Ее никто из подмастерьев почти и не видел, но все хорошо знали, что их хозяин во всем слушается ее. Говорили, что она имеет какое-то отношение к их властителю – Черному Князю. То ли она обучалась в его замке, то ли выросла там, но, во всяком случае, сапожник был в полной ее власти, как хорошая податливая игрушка.

С первых же дней своего появления в доме Якоба Ингвар ощутил к себе ненависть жены сапожника. Почему она невзлюбила его, бедный юноша не знал, но из-за этого он попал в немилость и к самому Якобу. Теперь он был обязан позднее всех ложиться и раньше всех вставать. Сапожник кормил его, давал кров, но ничего не давал из заработанных им денег. Ингвар всем был ему обязан и очень тяготился этой зависимостью. Как бы он хотел, чтобы у него выросли большие крылья, и тогда он улетел бы из душной мастерской Якоба туда, где нет коварства и ненависти. Но крыльев у Ингвара не было, поэтому ему приходилось молча сидеть у чуть приоткрытого потускневшего оконца и помышлять о том, что где-то есть зеленые бескрайние поля, бездонное голубое небо и зеленеющие дали лесов. Сам Ингвар никогда ничего подобного не видел, только однажды слышал об этом в одной чудной песне, которую пел проходивший мимо странствующий шарманщик. Ему так захотелось пойти за ним и слушать, слушать эту простую песню! Но сапожник редко выпускал его из дома, да и то лишь на торговую площадь, к тому же не любил шарманщиков. Он закрыл дверь на чугунный засов и приказал закрыть все окна, чтобы ни один звук не долетел до его мастерской. Так все и сделали. Ингвар боялся нарушить приказание хозяина, а шарманщик так и прошел мимо их дверей, унося вслед за собой слова дивной песни о зеленых лугах, нескошенных полях и голубых далях. Только и осталось от нее лишь несколько строк, которые запомнил и бережно хранил в себе Ингвар.

Теперь он часто напевал эту песню, сидя за работой. Вот и сейчас он упоительно мурлыкал ее под нос, чиня рваные подметки. В своих мыслях Ингвар улетал к этим светлым и неведомым далям. Он даже не заметил, что стал петь почти вслух. Его хозяин, услышав какие-то странные слова, недовольно посмотрел на своего незадачливого подмастерья. Якоб с опаской относился ко всему новому и чужеземному, а песни бродячих музыкантов очень раздражали его, вызывая мигрень.

– О! Перестань! – закричал Якоб. – Перестань скулить! От этих слов у меня болит голова.

И он встал, держа свою полысевшую голову руками. Видно, она действительно заболела у него. Он пошел наверх к своей жене, а Ингвар замолчал. Он не желал злить хозяина, но и остановиться не мог, так его захватила эта нехитрая песня. «Буду я петь в себе», – подумал Ингвар, в мечтах улетая подальше от этой будничной суеты. В мастерской ничего не стало слышно, кроме громких постукиваний молотков.

Вдруг Ингвар услышал, что его потаенная мелодия играется и снаружи. Он перестал петь ее внутри, но мелодия не перестала слышаться, а даже наоборот – становилась с каждой секундой все громче и громче. Она не просто пелась, а громогласно трубилась. Все подмастерья кинулись к тусклым, маленьким окнам мастерской и увидели, что по улице идут двенадцать статных трубачей и барабанщиков. Они пели эту песню, а позади них тихо шагали белые кони, тащившие за собой большую кибитку. Оттуда выглядывало еще несколько радостных лиц.

– Эй, жители Серого Города, идите поскорей на городскую площадь! Там сегодня будет дано представление. Спешите увидеть. Спешите прозреть! – кричал кто-то из кибитки.

Прохожие оглядывались на столь необычное шествие и провожали его удивленными взглядами. Они не привыкли к таким речам и не любили, когда что-то нарушало их привычный покой. Но процессия с трубачами, словно не замечая эти недовольные взгляды, продолжала идти по улицам и звать всех на представление.

Сердце Ингвара сильно забилось. Его так и тянуло туда. Якоба нигде не было. Ингвар тихонько открыл массивную дверь и вышел из мастерской. Он вдохнул весенний воздух, выпрямился, и ему показалось, что он вырос. Здесь не надо было сутулиться и пригибаться, вдыхая едкий запах клея. Ингвар смело пошел вслед за трубадурами. Но только он сделал несколько шагов, как из открытого окна верхнего этажа послышался пронзительный крик: «Верните его скорей, верните! Он не должен идти туда! Это для всех нас опасно!» Это кричала жена Якоба. Ее черные волосы разлетелись, а миловидное лицо исказила ярость.

– Что ты так беспокоишься? – пытался урезонить ее сапожник. – Не стоит волноваться из-за какого-то глупого подмастерья. Пошляется, пошляется, а потом все равно придет. Ему ведь некуда идти. Ну, а когда появится, я устрою ему такое представление, что век помнить будет. Пусть только появится! – и сапожник грозно показал Ингвару свой увесистый кулак.

– Нельзя ему туда, нельзя! – все не успокаивалась жена. – Остановите его! Остановите!

Сапожник никак не мог понять, что так рассердило его красавицу-жену. Он не узнавал ее. Никогда еще она так себя не вела.