Интересно, ненавидит ли кто-нибудь декабрь так, как ненавижу его я?

И дело не только в непроглядной тьме отчётов и скачку происшествий перед праздниками. Дело в том, что у меня дочка. А дочка хочет на новый год маму. А мамы нет… И не будет.

Держа на руках, несу Аришу к машине. Её пальчики, нырнув под распахнутую куртку привычно скребут по моим звёздам на погоне.

— Папа, новый год сколо?

— Сколо-сколо… — хмурясь, передразниваю я её.

— Мамочку Дед Мороз пливедёт! — картавя, старательно выговаривает она.

Откуда в её голове эта идея? Кто вложил? Покажите, я ему шею сломаю.

— Может, щенка ещё одного лучше?

— Неть.

— "Неть"… — ворчу расстроенно.

Где я ей возьму? Баб полно, "мам" нет. Перевелись! Ни одну подпустить не могу. Боюсь, дочка привяжется, а у нас не срастётся. Я нихрена не подарок. Даже родная её мать и та сбежала. В декабре, перед новым годом. Пришлось дочке врать, что её Дед Мороз ангажировал. Крошечная совсем была, а запомнила…

— Яблоко лучше ешь, — достаю из кармана, отдаю ей.

С хрустом аппетитно грызёт. Так, что слюна выделяется даже у меня. Любит яблоки… Вжимает его мне в губы. Послушно откусываю кусок.

— Касьянов! — рявкает начальник в спину.

Не успел свалить. Оборачиваюсь.

— Да, товарищ полковник.

Морщась, хромает в мою сторону. На лбу испарина. Недовольно смотрит на Аришу.

— Я тебе что сказал в дело Сидоренко писать? Ты что — тупой, Касьянов?

— Фальсифицировать не буду, товарищ полковник, написал, как есть. Видео со следственного эксперимента приложено.

— Не фальсифицировать! А помочь следствию, — внушающе цедит он.

— Чем мог, помог, — сжимаю челюсти.

— Хреново работаешь! — начинает мне выговаривать всякую дичь.

Медленно и глубоко дышу носом, веки тяжелеют, адреналин разгоняет по венам кровь. Представляю, как сношу ему челюсть. С начальством у меня не очень. У меня со всеми не очень.

Полкан орёт. Дочка гневно сводит брови, переставая жевать яблоко.

— Ты зачем ребёнка опять на работу притащил?!

— Не надо орать! — не сдерживаюсь я.

Садик наш уже закрыли перед Новым Годом, к сожалению.

— Убери её!

Неожиданно Ариша размахивается и засандаливает ему яблоком под глаз. Оно падает, оставляя на коже ошмётки и сок.

— Не надо олать! — повторяет мою гневную интонацию.

Полкан, открыв рот, шокированно застывает. Ну всё, трындец мне…

Дочь то уверенна, что я практически бог. И любому безнаказанно навтыкаю.

Полкан, наливаясь кровью, молча стирает платком с лица яблочное пюре.

— Касьянов… — с угрозой.

— Извините, — выдавливаю из себя я.

— Выговор!

Да иди нахрен!

Глажу по спине настороженную дочку.

— И чтобы её больше не было.

— Побей его! — шепчет кровожадно на ушко Ариша. — Он плохой.

Резко развернувшись, полкан хромает обратно к крыльцу. Останавливается, разворачивается.

— Дело Сидоренко я забираю. У тебя теперь другое дело, не уловишь идею, я сорву твои погоны. Поезжай в участок. Принимай клиента.

Вздыхаю.

Выходной отменяется. И еще нам срочно нужна няня!

Перед тем, как ехать в участок за "клиентом", заезжаю домой, чтобы покормить Аришу. Тачку паркую возле ворот.

— Привет, мент.

— Здорово, бандит.

Пожимаю руку соседу. Мы из разных лагерей, но… он давно в " отставке". Герман. Числится, как ни разу не пойманный "механик". Общаемся. Настороженно и аккуратно.

— Какие планы на вечер, Богдан? В шахматишки не хочешь партию?

— Не хочет! — высовывает свой нос Ариша. — Мы ёлку будем наляжать. Для мамы.

— Ёлка это святое!

Сосед бросает на меня пытливый взгляд.

"Мамы? " — читаю у него вопрос по губам.

Отрицательно качаю головой.

— Держи-ка, — присаживаясь перед ней, протягивает шоколадку.

— Пасибочки! — заграбастывает Ариша и идёт во двор к повизгивающим от предвкушения псам.

— Чего мать-то? Не звонит?

— Звонит… — поигрываю желваками. — Раз в пару месяцев.

— Чего говорит?

— Не знаю. Я не отвечаю на вызовы.

— Ну чего ты так, Дан? Вдруг, одумалась.

— Одумалась бы — приехала.

— Боится тебя, может.

— Эта мадам даже Бога не боится! Да и что меня боятся? Я её пальцем не трогал.

— Любишь до сих пор?

— Фу… — морщусь я. — Я теперь, Гера, вообще не понимаю, что это такое — женщину любить. Лживые создания… малодушные, эгоистичные и подленькие. Знаешь, сколько я их по работе насмотрелся с изнанки. Тошнит.

— Ты весь род-то на свой «служебный» контингент не ровняй.

— Нда? А чего ж ты сам-то не женат?

— Так нам не положено… — улыбается.

— Вот и мне не положено.

За забором писк, хохот, радостный лай собак. Герман качает головой, заглядывая в дверь.

— Как тебе не страшно? — смотрит на возню Арины с псами. — Покусают с дуру.

Две уже огромные махины кане-корсо валяют дочку на снегу. И тыкаются носами в лицо.

Годовалые… Год назад взял, чтобы внимание от уехавшей матери отвлечь.

— Чего они ей сделают-то? Они ж не люди. Да и с ней в кровати выросли.

Спала она с ними долго. Но зрелище не для слабонервных, надо сказать. Громко свистнув, кричу им:

— Фу! Ко мне! Ладно, давай, Гер, мне ещё на работу.

Пока открываю дверь в дом, замечаю краем глаза, как Ариша кормит втихаря, наглые морды шоколадом.

— Арина! — строго. — Нельзя им.

— Всё вкусное — нельзя! — пыхтит недовольно. — Только капусты твои зя… и тыквы.

— Овощи надо есть.

Стащив с неё мокрый от снега комбинезон, увожу на кухню. Забираю шоколад.

— Это моё! — возмущается.

— Покушаешь, отдам. Омлет? — быстро оглядываю полупустой холодильник. — Или молоко с шариками?