Черно-фиолетовые тучи полностью заволокли небо. Начал накрапывать дождь. Мелкий, колкий, он остро жалил и леденил кровь. К нему присоединился ветер, такой же холодный и мерзкий. Он даже не дул толком, а жалобно скулил, просовываясь сквозь щели в стене узкой, плохо протопленной комнаты. Потолок в ней был настолько низок, что, казалось, вот-вот рухнет и придавит. В дальнем углу одиноко горела свеча, а на стене напротив плясали две огромные тени, вершившие правосудие: одна – сгорбленная и косматая, опирающаяся на причудливо изогнутый посох с набалдашником в виде птичьей головы; другая – костлявая, с крючковатым носом и длинными кривыми костяшками-пальцами.

– Луна скоро исчезнет в своём свете. Надо торопиться, – даже не голос, а замогильный хрип пронёсся из одного угла комнаты в другой, на секунду заставляя дождь стучать по крышам слабее, а ветер скулить тише.

– Первая луна утонет навеки, вторая останется и будет править миром, – другой голос своим благозвучием был не краше первого.

– Вторая луна растворится в свете первой, а первая взойдёт на небосвод, – ответили раздраженно.

– Пророчество читал я в свете лун и говорю, что первой не видать света солнца, вторая же будет сверкать ярче великого диска.

– Вторая принесёт лишь разрушения. На небосводе нет места двум лунам. Вторая должна исчезнуть навсегда.

Сгорбленная и косматая тень просеменила мелкими шажками из одного угла комнаты в другой, коснулась набалдашником свечи, и та вмиг загорелась желто-оранжевым огнём.

– Время течёт быстро. Луна уже коснулась своего близнеца. У нас осталось не более часа, – промолвила костлявая тень, наблюдая, как играет маленькое, не греющее пламя.

– Король дал согласие?

Крючковатый нос кивнул в ответ.

Сгорбленная тень беспокойно заметалась из стороны в сторону. Так сильно и беспорядочно, что горб увеличился в размерах и раздулся почти до потолка.

– Боги не простят нам ошибку.

– Время поджимает. Луна почти растворилась. Нам нужно сделать выбор.

Горб на спине тени вдруг принял форму головы, и та согласно кивнула. Руки тени раскинулись в стороны, превращаясь в рваные чёрные крылья, несколько раз взмахнули и устремили своего хозяина в раскрытое окно навстречу ночной мгле.

Из-за тяжелой, переполненной скорбью тучи показалась бледная луна. Она смотрелась одинокой из-за своей белизны, но одной она не была. Прямо за ней, озаряя небо ярким светом, подобно солнечному, сверкала вторая. Сводя с ума янтарными всплесками, она старалась заглянуть в глаза каждому ночному прохожему, волей случая или же по собственной воле оказавшемуся вне дома; пыталась проникнуть сквозь густые заросли леса, в звериные норы и муравейники; даже море раздосадовала так, что оно шумело и бурлило, взрываясь могучими волнами, разбивавшимися о скалы, а луна пользовалась случаем и заглядывала в морскую пучину.

Но пришло и её время, и последняя оранжево-желтая вспышка утонула в бледной тени старшего близнеца. Ветер стих, древесная листва перестала волнительно шуметь, а море успокоилось и, измотанное, тоскливо зашелестело галькой у берега.

Две темные тени разошлись. Одна в одну сторону, другая – в другую. Но сгорбленная и косматая, по пути долго спотыкаясь о камни и падая в ямы, внезапно остановилась и задумчиво пробормотала:

– Богам плевать на наши ошибки… Они просто сделают так, как и задумывали изначально.

25 лет спустя 

Торренхолл, южная провинция Нолфорта  

Последний луч солнца на мгновенье прорвался сквозь задернутые портьеры и скользнул по одной из старых, местами покрытых пылью картин. Морщинистый старик, смотревший с древнего полотна, выглядел уставшим и опечаленным. Возможно, приглашённый художник взмахнул кистью не в самый славный период жизни старого лорда. Или же увиденное сквозь века поразило прежнего хозяина замка до глубокой грусти и продолжало печалить по сей день. Бархатный свет заката ещё раз пробежал по морщинкам в уголках глаз некогда важного мужа и погас, уступив место сварливому треску свечей.

Где-то вдалеке пропела птица, провожая песнью разморенное солнце. Пропела громко и тоскливо, будто прощалась с ним навсегда. А ответом ей были неторопливый стрекот ночных кузнечиков и кваканье лягушек в пруду.

В скудно освещённой комнате было тепло и тихо, и пахло растертыми в ступе лимонником и аралией. Вместе, они беспощадно перебивали ароматы чайной розы и грушевых деревьев, струившиеся через раскрытую оконную створку из старого ухоженного сада и будоражившие любое голодное воображение. Но томной пряной страсти не было отведено места среди сонной тишины, царившей в четырех стенах. Не было здесь места и живому смеху, и веселому шуму – лишь вечная, отдающая запахами лекарственных трав, дремота, граничащая со смертью, с которой никто не стремился бороться.

Недалеко от окна, согнувшись над небольшим изящным столом с резными ножками, топтался старик и время от времени приглушённо кашлял. Его крючковатый нос нырял то в одну склянку, то в другую, что были расставлены на столе и содержали малоизвестные и редкие травы. Трясущаяся правая рука лишь с третьей попытки смогла ухватить пинцет и лишь с пятой – желто-оранжевый цветок, чтобы затем аккуратно опустить его в колбу с бурлящей зеленовато-коричневой смесью.

Поколдовав над снадобьем, старик осторожно перелил горячую жидкость в серебряный кубок, слегка подул и с кубком в руке зашаркал в сторону широкой кровати, стоявшей у стены напротив. Там, среди вороха одеял и подушек, лежал пожилой мужчина с бледным лицом и почти бескровными губами. Впалые глаза бесцельно смотрели сквозь узкие щелки, изредка подрагивая от раздражающего света редких свечей. Худые костлявые руки лежали поверх одеяла и не шевелились. Все своим видом мужчина походил на мертвеца, нежели на больного, и даже несведущему было понятно, что жить ему осталось недолго.

– Выпейте, лорд Стернс, – голос старика напоминал карканье ворона. – Это придаст вам сил и подарит ещё пару дней.

Старик поднес к губам лежащего на кровати хозяина кубок с отваром и терпеливо ждал, когда тот сделает глоток.

– Зачем ты так печёшься обо мне, Дагорм? – с трудом находя в себе силы, выдавил Стернс. – Позволь мне поскорее умереть. Мой век давно окончен, стоило ли жить?

– Оставьте богам право распоряжаться вашей жизнью, милорд, — ответил лекарь, пододвигая к себе обитое зеленым бархатом кресло. – Ваше время ещё не пришло.

Со стороны кровати раздались сдавленные смешки.

– Где были твои боги, Дагорм, когда умирали мои жена и сын? Почему они забрали их и оставили меня одного? Что толку мне жить, а им лежать в сырой земле?