Сергей Монастырский

Как долго я к тебе шла

Вот уже тридцатый день, как я ушла из жизни, а я все еще летаю над этой землей, над домом, где живет мой сын, и где, еще не зная, что ее бабушки уже нет, и никогда больше не будет, живет моя маленькая внучка, моя крошечка, мое счастье.

Иногда я улетаю далеко, в другой город, где вижу свою старшую. Уже слово внучка ей не подходит, она уже взрослая женщина, мать семейства. Но это тоже мое большое счастье!

Улететь не долго — любое расстояние здесь — это две секунды!

Когда умирал Сеня — мой муж, я говорила ему, что там, куда он уходит, будет другая жизнь, не может же быть, чтобы человек исчез в никуда — бесследно! Сама, конечно, не верила, но ему говорила. И что через недолгое время — я, ведь, уже старая — мы там с ним встретимся!

— Нет, — говорил он, — там нет ничего! И это лучше! Просто не будет меня, а потом не будет тебя,

Но вот меня уже нет, а я все летаю, вернее душа моя, потому что тело-то есть, собственно, лежит в земле, и я это вижу!

И все как рассказывают — сорок дней душа не покидает этот мир!

Может, и правда, там что-то есть?!

… Я летаю и смотрю в родные мне окна, в окна своих друзей, тех, кто остался, иду за ними по улице. Открываю к ним двери, входить к ним или просто подходить, чтобы взять за руку, нельзя, мертвые не должны этого делать!

Смотрю, как они живут без меня?

А ничего, живут!

Конечно, иногда говорят обо мне, порой приходят на могилу… Внучка иной раз спрашивает:

— Когда придет бабушка7

Скоро разговоры начнут затихать, внучка перестанет спрашивать. Надо мной вырастит забвение, как трава на заброшенной могиле!

… За эти дни я попрощаюсь со всеми. Я уже увидела, как они будут жить без меня, мне уже пора расставаться. Мне бы уже туда, к Сене! Ведь если есть сорок дней, может быть, есть жизнь на небесах. Но вот что меня мучает и не дает обрести, покой — это мой сын!

Конечно, я всегда знала, что у меня очаровательный сын, что это мой мальчик, хотя какой уже мальчик в пятьдесят с лишним лет!

Но такого от него не ожидала! Уже целый месяц, возвращаясь с работы, он идет не к себе домой, а ко мне. Открывает, как всегда, квартиру своим ключом, садится в кресло, в котором всегда около меня сидел, и молчит.

Наверное, он разговаривает со мной.

Эх, мой мальчик! Ты всегда заезжал до работы ко мне проведать, и потом с работы, чтобы проведать.

— Мам, ты как? — обычный вопрос.

Через пятнадцать минут ты начинал собираться с виноватым видом, объясняя, что ждут дома, или еще какую-нибудь причину придумывал, и начинал одеваться.

— Мам, ну чего сидеть, я же тебе все рассказал!

Да, рассказал, что на работе все нормально, что дома все нормально, что девочка, моя внучка, придет ко мне в субботу, что сейчас очень некогда …

Я его ждала целый день. Знала, что обязательно придет, хотела с ним вспомнить что-то из прошлой жизни, очень хотела узнать что-то о его жизни, не знаю, о чем …

— Ну, я пошел!

И уходя, наскоро целуя меня в лоб, совсем не думал, что поцелуй в холодный лоб, может быть, когда-нибудь прощальным.

Молодым всегда кажется, что жизнь вечна! И я когда-то, когда была жива моя мама, думала, что жизнь вечна, что еще успею, что вот завтра поговорим, а потом завтра не наступило…

…Нет, он очень хороший сын!

Когда-то мы жили все вместе. В трехкомнатной квартире: мы с отцом, сын и его жена, потом еще и их дочка — моя внучка. Сеня ворчал, что никогда не думал, что будем жить вместе в таком колхозе, а я была счастлива!

Как ни странно, это было лучшее время в моей жизни.

Это я сейчас так вспоминаю. Потому что тогда мы были все вместе и все были живы. Был Сеня. Были дети. Так я сейчас называю сына и его жену. Его первую жену. И была внучка. Моя первая внучка. Тогда такая же крохотная, как моя последняя любовь, которая еще не знает, что ее бабушки нет, которую я больше никогда не увижу. Потому что меня нет.

… Сеня был крупным чиновником. И в жизни семьи почти не участвовал. Во-первых, он постоянно был в командировках. Во-вторых, в его голове на первом месте было порученное ему дело, всякие сделки, взаимоотношения, интриги. И никакого времени для нас почти не оставалось.

— Что ты меня пилишь? Мое дело обеспечивать семью!

— А моё?

— А твое — семья, дети!

Но когда сын привел в дом будущую жену и объявил:

— Родители, мы решили пожениться!

Я впала в ступор:

— Вы еще учитесь в институте! У вас впереди карьера, на что вы собираетесь жить? Сеня вдруг решил поучаствовать в семейных делах:

— Отстань от них, мать! Они уже взрослые люди, пусть делают, что хотят!

— Это сейчас! — кричала я, — конфеты — пирожные, любовь — морковь! А на что будут жить?

— Вот и будет стимул, — здраво рассуждал Сеня, — А если любовь — морковь — это временно, то и разойдутся!

Сам Сеня никаких конфет-пирожных мне в свое время не предлагал. Ложился в постель без всяких пирожных. Но я к тому времени уже его любила. Потому и легла.

А еще Сеня сделал огромную ошибку. И потому мой мальчик на всю жизнь остался только моим.

Как-то лет пять ему было, и я его насильно кормила перловой кашей.

Он давился и плакал молча.

— Вот придет папа, — сказал он, глотая слезы, — и я ему все скажу!

И с этим он жил недели две, пока папа был в очередной командировке.

Папа приехал. Сын, опять глотая слезы, рассказал ему все, рассчитывая на защиту.

— Кто ты такой, — закричал Сеня, — чтобы жаловаться на мать! Она тебя родила, она тебя пять лет растит, а ты, с ней чего дуришь! …

И сын замкнулся в себе. Отец для него перестал существовать. Как отец, который может защитить от всего мира.

И я с ним осталась одна. Я это поняла и постаралась быть ему подругой.

Как же я была счастлива!

Я еще