Яна Филатова

Первый разряд

В то лето я читала «Мэри Поппинс» и спала на раскладном диване под тяжелым байковым одеялом (других тогда в стране и не было). Дед постоянно ворчал, что я не экономлю электричество, а ведь киловатт целых 10 копеек(!), и как гном-скупердяй из сказки, ходил по пятам и щелкал выключателем. Машины, проезжающие по нашей деревенской улице, поднимали облака пыли, но раскидистое черемуховое дерево защищало дом от них и от палящего июльского солнца. Черемуха росла прямо за окном кухни и была богато обсыпана сладкими пахучими ягодами, напоминая индийских невест в тяжелых украшениях из болливудских фильмов. Я, бывало, часто протягивала руки, сидя в доме за столом, рвала гроздья и обирала губами ягоды с веточек. Язык потом был черный и во рту немного вязало. Лето.

Бабушка будила меня обычно своим громогласным криком — в деревне не умели разговаривать тихо. В то утро тоже было так.

— Ленка, вставай! Я блинов напекла в летней кухне, спускайся, покушай.

— Сейчас! — хотелось еще немного поваляться.

— Ванька, это Морозовых внук, через два дома-то от нас, помнишь? Так он на речку собирается скоро, всей шоблой пойдут. Ты если хочешь, давай вставай, ешь, и с ними! А то одну я тебя не отпущу!

Пришлось вставать — на речку хотелось давно. Блины были бабушкины, то есть идеальные, тонкие с дырочками, хрустящей кромкой по кругу, щедро сдобренные домашним топленым маслом. Бабуля сама его взбивала на коленке, по старинке — жирное молоко от своих коров колошматилсь в трехлитровой банке не меньше трех часов, пока бабушка смотрела каких-нибудь «высотников» (не кочегаров и не плотников).

Дом Морозовых был дальше по улице, такой же деревянный и синенький, как и наш, с резными наличниками. В окно высунулась Никитична, бабушка Вани.

— Здравствуй, Лена. Сейчас он выйдет, — и потом куда-то в дом, — Ваааааняяяяя, Лена тут.

Ваня был старше на три года, а когда тебе десять, а ему — тринадцать, это, конечно, непреодолимая бездна.

— Привет, — хмуро проговорил Ваня, спускаясь с крыльца. Ему явно навязали мое общество, и он тому был не рад. — Пошли, мы все собираемся у тополя. Бабушка сказала, ты умеешь плавать?

— Да, я на секцию хожу, спортивную! — мне очень хотелось понравиться, показать, что я самостоятельная и нянчиться со мной не придется. Детская, нежная, щемящая первая влюбленность уже жила в районе солнечного сплетения котенком и, случалось, когтила душу.

— Это хорошо, — сухо ответил Ваня, и мы пошли по дороге, поднимая такую же сухую пыль.

У тополя уже собралась наша летне-каникулярная компания: местные пацаны, которые жили в деревне, городской Стас (он учился в моей школе на год старше, и делал вид, что мы не знакомы), и девчонки. Среди девчонок выделялась Лиза. Ей было уже двенадцать с половиной, и вместе с Ваней они образовывали идеальную пару главарей нашей банды, для него — по праву старшинства и опыта, а для некоторых — по праву уже намечающейся груди.

Парни «поручкались», подражая взрослым мужикам, девочки их этим поддели: «Ой, вы посмотрите, какие мы важные», и несерьезно переругиваясь, мы двинули в сторону речки.

Деревня строилась вдоль Песчанки, речушка эта была неглубокая, прозрачная (отсюда и название — видно песчаное дно), но прохладная и быстрая. На середину реки нам заплывать было запрещено: утонуть то может и не утонешь, но унести может далеко. Потом где-нибудь под Барнаулом выловят.

Все сразу же поплюхались в воду — жара стояла беспощадная. Купались часа три, пока все не посинели. Уже были испробованы сальто с плеч, сальто с берега, сальто с плота и водные салочки. Вылезли греться, начало вечереть, и развели костер. Сидели кружком, кто на чем, вели беседы о насущном. В тот год вышел «Титаник», и все на нем помешались:

— Вань, а Вань, — начала Лиза, — а давай мы как Роза и Джек, я буду на плоту, а ты в воде. Только я тебя пущу на плот! И мы уплывем на тот берег в закат!

— Чёёё? Лиз, ну ты и придумаешь тоже, — мы натаскали веток, и Ваня ломал и подкладывал их в костер.

— Ну давай! Это будет красиво, а Варя сфоткает, — Варя, как верный паж, потрясла «мыльницей» в воздухе.

— Нет, уже поздно. Да и глупо это! Не хочу, — отрезал Ваня.

Тут я, до этого сильно себя не проявлявшая, зачем-то встряла:

— Не получится, против света же, будет просто черный силуэт на фоне солнца, — мой старший брат занимался фотографией в кружке.

— А тебя вообще никто не спрашивал, мелочь пузатая. Че ты лезешь в чужие разговоры? Тебя и так нам на шею повесили, следи еще за ней, чтоб не утопла! Думаешь, Ване оно надо? Он так-то отдыхать приехал, а не с тобой возиться! У него дома таких как ты — еще четверо младших, — окрысилась Лиза. Видимо, Ванин отказ задел ее за живое.

Меня как кипятком окатили. Я обуза. А ведь так и знала. Стыд и злость забурлили и начали возгонку к горлу, а поднявшись, выплеснулись яростными словами:

— Да у меня первый юношеский! В этом году получила! Следить? За мной? Это я вас всех могу спасать! Да я могу на тот берег переплыть! Ясно?!

И сорвавшись с места, кинулась к берегу, прыгнула в воду и поплыла поперек течения, подгоняемая адреналином и своей гордостью. В бассейне я легко плавала 25 по 10 на тренировках, река же была от силы 20 в ширину, но уже ближе к середине я почувствовала, что меня нещадно сносит. Я пыталась плыть против и вперед, против и вперед, но понимала, что это не помогает: я остаюсь на месте, а силы заканчиваются. С берега кричали на перебой: «Возвращайся!», «Дура, куда ты!» и «Унесет нафиг!».

Сдаться я не хотела и не могла — это был бы вечный позор, клеймо, поэтому продолжала грести без остановки, все дальше отдаляясь от нашего «лагеря». Крики уже были еле слышны, я начала паниковать и глотать воду. Вдруг чья-то рука схватила меня за лямки купальника, как пластиковый пакет за ручки, и вытянула животом на доски. Это был, конечно же, Ваня. Когда он понял, что дело дрянь, прыгнул на плот, и погнался за стремительно уносящейся спортсменкой-перворазрядницей.

— Фух, думал все, — он запыхался, но тут же схватил весло и начал грести в сторону «нашего» берега. — Ты чего устроила? Кто так делает вообще? Тут же