…Я сижу на продавленной софе, обхватив себя руками и уставившись в стену напротив. Я не смотрю по сторонам. Я ничего не замечаю. Я даже не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я вошла в эту комнату, – здесь нет часов. Только диван, огромный письменный стол, книжные полки и репродукция картины Ван Гога на стене. А окна наглухо занавешаны тяжелыми портьерами. Здесь даже в ясный солнечный день всегда горела настольная лампа. Мне не раз приходилось бывать в этой комнате, и я это точно знаю. Меня еще жутко раздражал этот торшер темно-зеленого цвета со старомодной бахромой. Плетеной. Старомодной. Бахромой.

Но сейчас все изменилось.

Сейчас мне нет дела до этой лампы.

И на то, какое время суток, мне плевать.

День? Ночь? Раннее утро?

Теперь это не имеет никакого значения.

Я просто сижу на одном месте и упрямо смотрю перед собой. Меня не отвлекает даже то, что в комнате полно людей. Они ходят мимо меня, о чем-то переговариваются. Каждый занят своим делом: кто-то методично перебирает бумаги в столе, двое рыскают по шкафам, еще один лысеющий дядька пристроился на колченогом стуле и, положив на колени портфель, заполняет какие-то бланки. В комнату все время заглядывают все новые и новые люди, они отрывисто говорят что-нибудь лысому – «На балконе все чисто», «В ванной проверили», «Сейф вскрываем?» – и снова выходят. Ни один из этих служак даже не удосужился снять куртку или разуться. Они так и топчут светлый ковролин ботинками. Оставляют ошметки грязи. Не замечают этого. Снова шлепают в комнату… Меня всегда бесили подобные манеры служивых людей.

Всегда. Но только не теперь.

Теперь мне все равно.

Я смотрю в одну точку и молчу.

Меня ничто не касается.

Мне безразлично все, что происходит вокруг.

А впрочем, нет, кое-что меня все-таки раздражает: сквозняк по ногам и едва уловимый запах сигарет. Должно быть, в соседней комнате кто-то курит у открытого окна, и нервы реагируют на это. Ничего не поделаешь. На сквозняк реагирую, потому что меня знобит. На сигаретный дым – потому что давно не курила. Нераспечатанная пачка «Парламента» была у меня в сумочке. Но клатч забрали. Все карманы проверили. И даже ключи от квартиры, которые я таскала в джинсах, конфисковали. «Мне бы сигарету. Всего одну сигарету…» – думаю я, плотнее запахивая ворот плащика. Мне холодно. Меня лихорадит. А тоненький дождевик совсем не греет. «Нужно было теплее одеваться с утра», – приходит запоздалая мысль, потом я вспоминаю… Все вспоминаю и едва сдерживаюсь, чтобы не хлопнуть себя по лбу.

Какой бред??? Что за глупые мысли лезут в голову?

«А о чем? А о чем тогда я должна думать?» – тут же одергиваю я себя.

О том, что в комнате пять на шесть метров со старенькой мебелью, зеленым торшером на столе и репродукцией картины Ван Гога лежит труп???

«Труп мужчины. Убит выстрелом в грудь. Зрачки расширены. Смерть наступила мгновенно. Предположительное время смерти…» – звенят в ушах монотонные слова. Я старалась не слушать, что говорит эксперт, но его голос еще долго будет сниться мне в кошмарах.

Меня начинает мутить. Больше всего на свете мне хочется вскочить и убежать подальше отсюда. Но единственное, что я могу сделать, так это просто не смотреть в дальний угол комнаты, где склонился над мертвецом человек в белом халате. Нет, это не врач. «Скорая» была здесь часа два назад. Теперь это место занял судмедэксперт – здоровый дядька с закатанными до локтя рукавами рубашки.

Я из последних сил заставляю себя спокойно сидеть на месте и не слушать того, что говорят вокруг. «Главное – не смотреть на труп… – повторяю я про себя. – Главное – не смотреть…»

И я не смотрю. Я стараюсь ничего не замечать. Ни на что не обращать внимания. Я даже наотрез отказалась отвечать на вопросы следователя. Потому что знаю: любое сказанное мной слово может быть обращено против меня. И я молчу. Сижу на диване, смотрю перед собой и молчу.

А менты перерывают всю квартиру: вытряхивают вещи из шкафа, опрокидывают ящики, заглядывают за плинтусы. Эти чертовы ищейки в погонах шарят везде. И они обязательно найдут то, что хотят. В квартире полно отпечатков моих пальцев. На автоответчике запись моего сообщения с угрозами. А возле трупа лежит мой пистолет. Куда уж больше…

Но меня даже это не беспокоит.

Мне все равно.

Мне совершенно безразлично, что один из экспертов рассыпал по столешнице проявляющий порошок и начал аккуратно сметать его кисточкой. Я-то знаю – не прогадал. На столе полно отпечатков моих пальцев. И на дверной ручке. И на подлокотниках кресел.

– Заберите оружие… – дает команду кто-то из следаков.

Я не смотрю, но точно знаю, что сейчас один из людей в перчатках возьмет мой «макаров» с пола и, придерживая его двумя пальцами, опустит в прозрачный пакет. Вещдок!

«Старательные, гады», – скриплю я зубами.

И только когда ко мне подходит тот самый лысый дядька, который все это время что-то старательно чиркал в бумажках, положив на колени толстый портфель, и называет меня по имени, мне приходится поднять голову и посмотреть на него.

Я сто раз была свидетельницей подобных сцен. Знаю всю процедуру наизусть. Но впервые лично меня суровым и непререкаемым тоном просят:

– Проедемте в отделение…

Так же точно я знаю и то, что будет дальше. Я даже не жду, когда мне об этом скажут, – поднимаюсь на ноги и протягиваю вперед руки. И только когда моих запястий коснулся холодный металл и с характерным щелчком закрылись наручники, я до конца понимаю – все происходящее не сон и не бред.

Это все реальность!

И в этой реальности я стала убийцей.

Иногда мне нравится быть загадочной дамой – сидеть за барной стойкой, закинув ногу на ногу, и чтобы в руках была сигарета, а в глазах – печаль. Бывает и такое, что мне приходится примерять на себя роль кокетливой дурочки – хлопать накрашенными глазками, разводить руками и делать вид, что я совершенно не понимаю никаких намеков.

Но в обычной жизни я – серая мышь. Я ношу мешковатый плащ, туфли на удобной подошве, а в сумочке таскаю пистолет – на всякий случай… Я обычный сыскарь, и этим все сказано.

Вот и теперь я сижу в какой-то придорожной забегаловке, за самым дальним столиком, глотаю остывший кофе, делаю скучающую гримасу, но сама – смотрю в оба! Впрочем, пить кофе и делать невозмутимый вид в здешних условиях было задачей не из простых. В этой харчевне подавали отвратительнейшее пойло, которое даже отдаленно ничем не напоминало «арабику».

Я сделала еще один глоток, поморщилась и отодвинула от себя чашку – даже под страхом смерти больше не притронусь к этой разведенной бурде! Я достала из кармана пачку «Парламента», выудила сигаретку. Пока прикуривала, бросила беглый взгляд по сторонам.