силы так, чтобы съесть припасенный в рюкзаке сэндвич именно на вершине. Когда я прилетаю в незнакомый город, то всегда иду посмотреть на него с высоты какой-нибудь смотровой площадки. Частенько я сталкиваюсь там с пассажирами своего рейса.

Возможно, тяга к высоте заложена в нас эволюцией. Нам необходимы обзор и наблюдательный пункт. Мы должны видеть земли, прилегающие к нашей пещере или замку. Древнегреческий географ Страбон, вдохновитель Колумба, взбирался на коринфский Акрополь лишь для того, чтобы рассмотреть город в перспективе. Когда мой отец прибыл в свою миссию в бедняцкие кварталы бразильского города Салвадора, то первым делом нанял пилота, чтобы заснять с воздуха трущобы, которых было не отыскать на городских картах, и их безымянные улицы. Через много лет после его смерти мы с братом услышали, что одна из этих улиц была названа именем отца. Мы открыли в интернете карту Сальвадора – и увидели улицу Падре Хосе Энрике, преподобного Джона Генри. Мы увеличили карту, спустились с цифрового неба, чтобы еще раз, сорок лет спустя, вспомнить первый полет отца над городом.

Но я все же уверен, что нашу любовь к полетам нельзя объяснить лишь пользой, которую можно из них извлечь. Человеческое сознание ищет связи во всем. В музыке, в литературе, в науке – всюду мы стремимся разглядеть общность. Пусть не всегда мы обнаруживаем ее сразу, но какое же счастье узреть ее! Полет похож на известную песню – картографическую, планетарного масштаба песню, – которую слышишь в новом исполнении, или на первую встречу с родственником, которого никогда не видел. Слова песни знакомы, но голос иной, мы никогда не видели этого родственника, но узнаем семейную повадку и черты лица. Самолеты поднимают нас над нашими улицами, нашими городами, нашими лесами и реками – и привычные места становятся по-новому прекрасны, соединяясь во вселенский, особенно хорошо заметный ночью, узор.

В кафедральных соборах некоторых городов мне доводилось видеть лабиринты – извилистые тропки, выложенные на каменном полу. Гуляя по ним туда и сюда, исполняешься умиротворения. Весь твой путь, от начала и до конца, лежит перед тобой. Это вам не метаться по проходам супермаркета, где не видно ничего, кроме высящихся по обеим сторонам полок.

И сегодня многие люди отправляются в путешествие не только чтобы посетить новые места, но ради возможности взглянуть на свой дом в новой перспективе – культурной, физической, лингвистической. Мне кажется, именно за такой перспективой и охотятся самые заядлые путешественники. Во время рейса, если кто-то из наших бортпроводников родился или живет в пункте нашего назначения, он или она всегда попросит разрешения побыть в кабине во время взлета и посадки – чтобы посмотреть, как родной город, в котором, казалось бы, не осталось ни капли тайны, исчезнет из виду или внезапно заполнит собой лобовое стекло.

Мне нравится в полетах все, о чем я рассказал. Но больше всего я люблю то, как движутся самолеты над землей. Если я бегу через лес, ветви проносятся мимо меня. Я слышу, как шумит в них ветер и бьют капли дождя. Все движение сосредоточено во мне. Раз-два, раз-два – мои ноги ритмично ударяют по тропинке, каждый раз соприкасаясь с почвой под новым углом. Я могу остановиться в любой момент. Могу дотронуться до всего, до чего захочу. Совсем другое движение мы видим в фильмах, снятых с орбиты. Земля совершает свой ежедневный оборот величественно и неотступно. Трудно поверить, что тело, обладающее такой массой и скоростью, способно перемещаться в пространстве с подобным достоинством.

Движение самолета находится где-то между этими двумя полюсами. В ходе полета характер движения изменяется. Я люблю летать потому, что люблю видеть, как мир проплывает рядом. Сразу после взлета он виден, как из окошка маленького аэроплана. Затем, когда мы набираем высоту, подробности теряются, но зато нам открывается вид на бо́льшую часть земной поверхности. И наконец, когда мы достигаем крейсерской скорости и высоты, мир вновь открывается нам во всех деталях. Против всякой логики, чем выше и быстрее мы летим, тем отчетливее проступают места, над которыми пролетаем, тем ярче проступают связи между ними. Связи эти, конечно, создает направление нашего полета. Реки, автострады, железнодорожные пути бегут от города к городу, и пейзажи – земные и облачные – перетекают один в другой, как строки на странице. Возникают связи и в ходе течения времени. Очертания городов, стран, океанов рождаются из тех минут и часов, которые требуются нам, чтобы охватить их взглядом.

Потом мы заходим на посадку. И мир вновь начинает ускоряться. Быстрее всего он становится за секунду до приземления, как раз в тот момент, когда двигатели замедляются до предела. Шасси, разогнавшие нас на взлете, много часов провели без движения. Теперь им снова предстоит набрать скорость. А затем тормоза превратят ее в тепло. В уютное домашнее тепло, сообщающее, что путешествие окончено, в тепло, которое сразу украдет ветер.

В основе любого странствия лежит нужда. Путешественники потому и отправляются в путешествие, что им нужно куда-то, где их нет. Кто-то хочет увидеть кафедральный собор, лес или пустыню, о которых читал в детстве. Кто-то мечтает жить в другой стране или вновь посетить места своей юности. А кто-то стремится поскорее вернуться домой. Полет, несущий нас к цели, – воплощение силы нашей нужды. Мы движемся сквозь совершенно чуждое нам пространство. Человеческие существа не способны в нем даже дышать. Мы не можем повернуть на полпути и не можем заглушить двигатели. У воздушного бассейна нет бортиков, за которые можно ухватиться. Между началом и окончанием странствия лежит полная опасностей небесная бездна.

Трудно представить себе более непохожие друг на друга места, чем Лондон и Токио. Путешествуя между ними, пассажиры преодолевают культурно-историческую дистанцию, не уступающую физическому расстоянию, разделяющему города. Этот путь пролегает отчасти снаружи, отчасти – внутри тебя, он как любимая музыка, сочиненная другим человеком, но настолько родная сердцу, будто ты написал ее сам. Так, преодолевая огромный путь на невероятной высоте и созерцая планету из точки, не доступной более никаким живым существам, мы обретаем нежданную возможность подумать о смысле жизни. Когда мне исполнилось тринадцать, я получил в подарок свой первый плеер с наушниками. Я принялся подбирать себе кассеты и спросил у брата, могут ли летчики слушать музыку во время полетов. Брат ответил, что он не уверен, но, кажется, нет. Он был прав. Но пассажирам даны эти несколько столь редких теперь часов полного покоя. Не надо никуда бежать и не надо ничего делать – вы можете побыть наедине со своими мыслями, музыкой