Позвольте мне дать вам небольшой совет: дождитесь наступления ночи, зажгите самый простой ночник и открывайте первую страницу.

Максим Шаттам Эджкомб, январь 2002

Как ловко процитировать Писанье умеет дьявол.

Шекспир, «Венецианский купец»[1]

12 апреля 1997 где-то над Колорадо

Харви Моррис откинул столик, расположенный в спинке переднего сиденья, и положил на него свои кварцевые часы. Приглушенные звуки дыхания, изредка прерываемые постанываниями ребенка, сидевшего через несколько рядов от него, наполняли салон. Пассажиры погрузились в просмотр фильма или спали свесив головы.

Харви глядел в иллюминатор, при этом его пальцы нервно постукивали по подлокотнику. Он больше не мог ждать. Каждая минута растягивалась до размеров часа, пропорционально увеличивая и время его мучений. Начала болеть спина, необходимо было размять ноги, но спавший сосед мешал ему выйти. Он посмотрел на часы, как будто это могло что-то изменить. 16:42. Ничего нового.

Лишенный возможности курить, он сунул в рот очередную жевательную резинку, пятую с момента взлета. И речи быть не могло, чтобы он согласился налепить на себя один из тех пластырей для курильщиков, которые раздавали желающим стюардессы. Кто знает, не становятся ли они причиной рака кожи в конце концов? — повторял он раздраженно. Он вздохнул и погрузился в созерцание неба. Ему был виден лишь бесконечный лазурный небосвод и на нем, далеко внизу, длинный мальтоновый плюмаж.

Радиолокатор «Боинга-747» Континентальных авиалиний, двигавшегося на высоте 30 000 футов со скоростью 325 узлов, показывал давление воздуха в 300 миллибар, что соответствовало атмосферному давлению на вершине Эвереста.

Самолет величественно парил над морем опаловых облаков, почти украдкой скользил в синеве небес, среди неподвижных белых «барашков». Солнечные лучи отражались от его корпуса, вспышки света появлялись то тут, то там, будто отблески на гранях небольших бриллиантов. И вдруг сквозь один из закрытых иллюминаторов проскочила искорка.

В этом не было ничего сверхъестественного, просто быстрая вспышка света.

Остальное длилось меньше секунды.

Мгновение спустя фюзеляж, казалось, съежился, словно кто-то разом высосал из него весь воздух — так сжимается пакетик с соком, когда пьющий залпом втягивает через соломинку все содержимое. Тонна герметизированного воздуха вырвалась в атмосферу.

И одновременно появилось пламя.

Внутри корпуса возник огненный шар, тут же распространившийся по всему самолету. Иллюминаторы осветились, скорлупа треснула, взрыв керосина в баках буквально распылил крылья. Огромный, выкрашенный в цвета авиакомпании хвост отломился и распался на множество осколков. Четыре мотора «Роллс-Ройс RB-211» общим весом шестнадцать тонн за один краткий миг растворились в небе на расстоянии в несколько километров.

Четыре с половиной миллиона деталей, из которых состоял борт СО-4133, почти бесшумно растаяли в пространстве.

На 9150 метров ниже в траве на лугу лежал мальчик, которому было пятнадцать лет. Щебет птиц, крики пустельги, в которые вклинивалось стрекотание сверчка, обволакивали его своими ритмами; только они нарушали общую тишину. Зажав губами травинку, он думал о Джессике, девочке, сидевшей рядом с ним на уроках математики. Он как раз смотрел в белизну облаков, когда в них что-то блеснуло. Вспышка была короткой, но такой яркой, что он сравнил ее с блеском лампы на воображаемом небесном маяке, включившейся, чтобы помочь терпящему бедствие кораблю. Но поскольку этот феномен больше не повторился, он быстро забыл о вспышке и вновь погрузился в свои юношеские мечты.

Когда вечером СМИ рассказали об авиакатастрофе, он даже не вспомнил о том, что видел.

Триста двенадцать пассажиров и членов экипажа погибли без единого свидетеля.

Когда снега Скалистых гор стали покрываться пурпурными бликами — как будто специально нужно было дождаться сумерек, чтобы рассказать о смерти, — состоялась пресс-конференция. На ней присутствовали члены НУТБ[2]и ФАА,[3]а также несколько представителей авиакомпании. Кривя губы, они заявляли, что пока не знают, что произошло, произносили термины «несчастный случай» и «техническая неисправность», словно заранее извиняясь перед встречей с семьями погибших.

Даже спустя несколько лет, несмотря на расследование, причина «инцидента» так и осталась неизвестной; дольше всего причиной случившегося называли короткое замыкание, не имея, впрочем, никакой возможности это проверить. Никто так ничего и не узнал. Некоторые шептали, что речь идет о теракте, совершенном по заказу людей в правительстве, другие тихо говорили, что такова воля господина Хаоса, третьи рассуждали на тему Зла… Все это были домыслы.

Расследование трагедии косвенно совпало с появлением чувства ужаса, не рассеявшегося и поныне. Сразу после взрыва началась еще более кровавая история: наружу из своего кокона выбрался монстр, медленно расправлявший крылья. Взрыв самолета помешал разгадке последующих событий. Не позволил сделать шаг к пониманию. Не дал приблизиться к нему.

К бесплотному, безымянному убийце, похожему на тень, затаившуюся на самой верхушке общества, над людьми.

К невидимке.

…И обращаются в орудья кары

пороки, услаждающие нас.

Олдос Хаксли, «О дивный новый мир»[4]

Нарушив спокойствие начинающегося вечера, в темноте просигналил клаксон. Затем, еще пронзительнее и резче, заскрежетали об асфальт шины.

Фары выхватили из темноты одинокую, уходящую куда-то вглубь дорожку. Однако на ней уже не было ни намека на какую-либо тень. Та промелькнула слишком быстро.

Несколькими метрами далее завизжала, резко уйдя вбок, еще одна машина, мощно выразив гудком подобие протеста.

Она бежала, оглохнув для той суеты, что творилась вокруг, — ей были слышны лишь тяжелые удары собственного сердца, кровь кипела; она была полностью охвачена паникой.

…Он тут! Он догоняет! Он прямо позади меня! Сейчас он протянет руку, и его пальцы, меня схватят! Я чувствую, он тут!

Она бежала, спасая свою жизнь.