Наша житейская ярмарка тщеславия свершается на площади,окруженной четырьмя зданиями — больницей, сумасшедшим домом, богадельней итюрьмой.

Жильбер Сесброн. «Счастье по пустякам»

Я расскажу вам эту историю так, как она произошла. Ниприбавляя ни слова, ничего не придумывая. Да это и ни к чему. Сама по себе онанастолько драматична, что сочинить ее можно только в бреду. Сейчас мне дажекажется, что все произошедшее настолько невероятно, что некоторые детали яначинаю додумывать — если уж фантастика, то пусть ею и будет. Но и это зря — вжизни вероятным оказалось самое невероятное. Фатум судьбы или воля провидения,а может быть, направляющая рука Господа, в которого я начал в последнее времяверить, выстроили события именно так, как они произошли. Ни больше и ни меньше.

Я расскажу вам всю историю, и только потом вы сможете всеоценить полной мерой. Для этого не нужно обладать особыми качествами ума илидуши. Достаточно быть просто двуногим существом, которое ест, пьет, спит,размножается, поглощает кислород, выделяя углекислый газ, от избытков коего впоследние годы страдает наша планета. Короче говоря, мою историю поймет самыйпримитивный человек, который отдает себе отчет в том, что рано или поздноразложившуюся людскую плоть отправят гнить в землю. Или, лишив червей корма,засунут в печь крематория, чтобы спасительный огонь спалил то, что ранееназывалось личностью, имевшей имя и фамилию.

Нет, я не мизантроп, если вы так подумали, И небесчувственная скотина из тех, кого в последние годы развелось слишком много.Просто я приговоренный. Тот самый приговоренный, последние часы которого уженачали отсчитывать безжалостное время. Мой срок скоро истекает. И поэтому яобязан рассказать вам всю правду — как это было на самом деле. Если вы,разумеется, готовы меня слушать.

В этот день я пришел на работу к девяти. Как всегда. И, каквсегда, опоздал на несколько минут. Все точно рассчитать невозможно, а вмосковских пробках можно проторчать и полдня. Впрочем, у нас это не оправдание.Вот, например, Семен Алексеевич, тот никогда не опаздывает. Хотя мы живем водном районе, почти по соседству. Может, вся разница в том, что его привозитслужебная машина со специальной мигалкой, а я добираюсь на работу насвоей-«девятке». Повторяю, что это не оправдание. Можно выезжать раньше и тогдавообще приезжать на десять-пятнадцать минут раньше. Правда, я до сих пор непонимаю, почему надо являться на работу раньше времени. По-моему, это полныйидиотизм. Но тем не менее мы обязаны быть на службе вовремя, если, конечно, неночью. В этом случае положены сутки отдыха.

Вы уже, наверно, догадались, где я работаю. Все правильно.Раньше я считался бывшим сотрудником Комитета государственной безопасности.Одно только упоминание этого места могло привести в ужас кого угодно.Устрашающая аббревиатура из трех букв. Когда меня брали в КГБ, я полгода ходилгордый от сознания того, что попал в сонм избранных. В такую организацию! Этобыло в восемьдесят третьем. Вот именно, вы правильно все просчитали. ПриАндропове. Слово «КГБ» тогда означало власть, силу, славу. Ну и тому подобнуюдребедень. Это мы сейчас так думаем, тогда «работали» другие истины,начертанные на плакатах многолюдных праздничных демонстраций, например: партия— ум, честь и совесть эпохи, а советские чекисты, как известно, составлялипередовой отряд партии. Хотя, с другой стороны, известно было и другое: не всеистина, что начертано на знаменах.

Я проработал в КГБ несколько лет, после чего меня перевели вдевятое управление. Это было элитарное подразделение, занимавшееся охранойвысших должностных лиц страны. До августа девяносто первого я успел повидатьнекоторых наших «высших». Зрелище, скажу честно, малопривлекательное. Скорее —мерзопакостное. На парадных портретах они выглядели такими задумчиво-мудрыми,словно только и делали, что думали о благе народа. На самом же деле былидохлыми импотентами, не способными не только мыслить, но и командовать, даже усебя дома. Жены сидели у них на шее, детишки наглели на глазах. С женами вообщепроблемы были особые. По существу, мы охраняли не «члена», а его семью, вкоторую, кроме «самого», входила его жена, обязательно ее мама, ееродственники, дальние и близкие, дети и внуки, Причем главной в семье бывала,как правило, стерва жена, которая выматывала все жилы у нашего брата.Приходилось уже думать не об охране, а о том, как угодить очередной стерве извыбившихся в люди домработниц и ткачих.

Я к домработницам никаких претензий не имею. И к ткачихам уменя нет никакой неприязни. Но когда такую вот особу из Урюпинска перевозят вМоскву и сажают на шею мне, человеку с университетским образованием, офицеру,который десять лет учился, прежде чем его допустили до охраны этой тетки и еене самого гениального супруга, я начинал тихо звереть.

Но в августе девяносто первого все кончилось. Нашеуправление глупо подставилось, охрану вывели из КГБ и передали в подчинениеПрезидента. Потом было много всякого невкусного, что нам пришлось хлебать,затем КГБ и вовсе перестал существовать. Вскоре и коммунистов запретили. Воттогда и выяснилось, что все они дерьмо. Ни один из них на защиту своихпринципов не встал, ни один не полез на баррикады. Все сидели по своим дачам илопали свои пайки из правительственных магазинов, которые у них еще не успелиотобрать. Несколько человек, правда, в тюрьму попало. Их я уважаю, у них все жебыли свои принципы. Пусть и непонятные для других, но все же принципы. Одиндаже застрелился. Меня на дачу туда повезли. Это же нужно такое учинить! Средивсех дохлятиков один герой и оказался. Да, еще маршал повесился. И несколькочиновников из окна попрыгали, словно не могли нас позвать, чтоб мы им помогли.Впрочем, думаю, что и помогли. Слишком уж они дружно из окон посыпались, какгорох. Хотя я не помогал, не знаю. Может, кто-то и расскажет другую историю…

Ну, стал я служить в охране. К тому времени, когда всеначалось, я уже подполковника получил. Говорили, с перспективой на большее.Хотя это уже теперь в прошлом, но, может, я действительно мог бы в начальствошагнуть. Только рылом, наверно, не вышел. Да и в теннис играть не научился. Вотесли бы Хозяин в шахматы играл, тогда, может, и выгорело бы с карьерой, у менявсе-таки первый разряд. А Семен Алексеевич — мой непосредственный начальник.Полковника он получил, еще когда я в лейтенантах ходил. Человек он спокойный,даже флегматичный, но, главное, порядочный, не карьерист.

Забыл представиться. Меня зовут Леонидом. Мама говорила, чтоназвала меня в честь спартанского царя. Ей всегда нравилась эта печальная игордая история. Все уходят из города, но триста спартанцев остались, и царьпредпочел умереть, но не покориться персам. Правда, в молодости у меня былиопределенные проблемы. Я ведь родился, когда Гагарин полетел в космос, как разв апреле шестьдесят первого. Представляете, как смеялись надо мной ребята винституте, считая, что я назван в честь бровастого Генсека. А он, когда яродился, вообще был никем. В нашей бывшей стране уж так повелось: если тыпервый, значит, все решаешь и все можешь себе позволить. Если второй — ты нольбез палочки. Никаких у тебя прав нет. И никогда не будет. Поэтому вторыесходили с ума от зависти к первым, по возможности подсиживали их.