Репортер — молодой улыбчивый мужчина — брал интервью у руководителя группы МЧС, только что сошедшей с трапа самолета. Российские спасатели вернулись с Ближнего Востока, из зоны, где недавно шли военные действия.

— Трудно пришлось, — рассказывал крепкий загорелый мужчина, рубя воздух мощной ладонью. — И завалы расчищали, и людей из-под обломков вытаскивали…

— А потери у вас были? — вклинился репортер, видно командир соскучился по общению, а тележурналисту отвели в «Вестях» совсем мало времени.

— Слава Богу, обошлось, — ответил руководитель. — Благодаря исключительно высокому профессионализму наших ребят.

Однако… Ничего себе ребята! Может, для него и ребята, а так — здоровенные, крепкие мужики. Загорелые, как и отец-командир. Телевизионная камера прошлась по лицам бойцов-чрезвычайщиков…

Таня уткнулась взглядом в экран, жадно ища знакомое лицо. Почему она решила, что именно с этой группой должен был вернуться Мишка?

…Однако, увы, не обошлось без травм. Так, при разборке завалов пострадавшего от ядерной ракеты дома был ранен один из командиров подразделения…

Камера потянулась куда-то за спину командира, где двое эмчеэсников тащили носилки с кем-то из бойцов. Таня подумала, что могли бы показать крупным планом его лицо, но, видимо, товарищи по какой-то причине запротестовали.

— …Обрушилась балка перекрытия и раздробила ногу. Чтобы парень не стал инвалидом, потребуется все мастерство наших хирургов. Хотя в службу спасения он вряд ли вернется…

«Не повезло человеку, — в унисон с ним подумала Таня, — никаких боевых действий, и, пожалуйста, раздроблена нога».

— Черчилль! — позвала она.

Щенок бульдога, уже достаточно крупный, чтобы испугать кого-то, кто захотел бы нарушить ее уединение, процокал когтями по паркету, потом прошелестел по паласу и наконец подошел, чтобы положить голову ей на колени.

И тут же обслюнявил ей трико. Таня, забыв, что сама позвала его, недовольно оттолкнула собаку.

Черчилля ей подарили новые знакомые — она, как начальник отдела государственного кадрового агентства, нашла для главы семьи хорошую работу — менеджера проекта в фирме «Климатические системы».

С первой же зарплаты он принес домой в четыре раза больше того, что ему платили на прошлой работе.

— Беру взятки борзыми щенками, — смеясь, рассказывала Татьяна своей подруге Соне, на чьем месте она сейчас работала, поскольку Соня сидела в декретном отпуске по случаю рождения третьего ребенка. Теперь это уже был не только Сонин ребенок — девочка, названная в честь Тани, — но и как бы немного ее. Недавно Таня стала крестной матерью. Своей крохотной тезки.

— Бульдог — это не борзая, — оправдывала ее Соня, — про бульдогов ни в законе, ни в литературе ничего не известно, может, ими брать и не запрещено.

— Успокаиваешь, — нарочито грустила Таня.

Она непроизвольно вздохнула. Прошло три месяца с тех пор, как Михаил уехал со своими коллегами из службы спасения Министерства по чрезвычайным ситуациям на Ближний Восток, и уже через пару недель Таня всякий раз бросалась к телевизору, услышав в новостях сообщение о какой-нибудь группе, вернувшейся из очередного опасного района. И в очередной раз ее ожидания оказывались тщетными.

Прежде она не представляла себе, как медленно течет время для людей одиноких. Вернулась с работы, а дома — никого. День за днем.

Внезапно прозвучавший в тишине пустой квартиры телефонный звонок испугал Таню. Она едва не выронила чашку с бульоном — согласно этикетке, «Быстросуп с шампиньонами», — такой у нее был сегодня ужин.

Не потому, что у нее не было денег на что-то более существенное. Просто надо хоть изредка есть горячее, а готовить для одной себя было неохота.

— Ждешь? — спросил в трубке незнакомый мужской голос.

— Кого? — искренне удивилась она.

— Карп возвращается, не слышала?

Карп! Так зовут Михаила Карпенко — ее бывшего мужа — друзья. Но почему вообще она должна отвечать на подобные вопросы чужих людей? Лучше уж — вопросом на вопрос, испытанный метод.

— Кто вы такой?

— Один знакомый, которому Карп поручил тебя опекать.

Чего только эти мужчины не придумают!

— Интересно же вы меня опекали, что я об этом даже не догадывалась.

— Тебе и не надо было догадываться.

— А мы с вами на ты?

— Не знаю, как вы, а я на ты. Сегодня я сдаю смену. Так что прощай, детка!

— И все-таки я вас не знаю!

— Вот и хорошо, значит, обошлась своими силами. Обошлась? В каком смысле — смогла разрушить все, что имела, без посторонней помощи?

Огромный коттедж на два хозяина, и Таня — одна на все его половины. То есть во второй живет подруга сестры. Как раз сейчас она в санатории.

Таня села в кресло и прикрыла глаза. В тишине, нарушаемой лишь вздохами отвергнутого хозяйкой Черчилля, за закрытыми веками стали оживать картины минувшего.

Татьяна с Мишкой сидели в ресторане, вдвоем за столиком. Почему-то в этом огромном зале столики были только четырехместные. Мишке пришлось заплатить официантке, чтобы к ним никого не подсаживала. Теперь вот сидели одни и не сводили глаз друг с друга.

Хорошо хоть, посадили их в самом конце зала, возле окна, и при желании можно было представить себе, что они одни не только в ресторане, но и вообще на планете. Мысленно щелкнули в голове переключателем, и исчезли посторонние звуки, чужие лица…

Это отключение так им удалось, что официантка, стоявшая перед ними, уже дважды тщетно вопрошала:

— Горячее нести?

Клиенты не обращали на нее внимания. Влюбленные. Их сразу видно.

Официантке было немного обидно. Она обслуживает вот таких, еще совсем зеленых, бегает перед ними с подносами, а они смотрят сквозь нее, точно не видят… Да и в самом деле не видят. Только друг от друга глаз отвести не могут.

Парень — ему на вид двадцать с небольшим, но уже чувствуется, самостоятельный, и денег на ресторан не у родителей выпросил, заработал, в этом официантка тоже, слава Богу, научилась разбираться — прямо млеет от сидящей рядом девчонки. Та помоложе будет. Лет девятнадцати.

«Восемнадцати», — поправила бы Таня, если бы могла подслушать мысли официантки.

Глаза у Мишки хмельные, но вовсе не от алкоголя, они-то и не выпили ничего. От любви хмельные…

Их потянуло друг к другу с первой минуты. С того самого дня, когда Таня проспала — сестра Маша, с которой они вместе жили, ушла совсем рано, разбудила ее, наказав: