Она осталась, а про себя подумала: «Видимо, атмосфера над нашим двором сгущается. Известный фантаст Сергей Лукьяненко представил бы ее черной пульсирующей воронкой, которая видна только избранным. Но от этого она не становится меньше, а постепенно растет, приводя к серьезным катаклизмам. Вряд ли один из нас другого ненавидит или проклинает, но что-то между нами неладно… Есть еще вариант: что-то неладное происходит с одной Машей… Нет, подумать только: неладное происходит с Машей! А с самой Таней все ладно?!»

Видимо, Маша просто устала. И виной всему — как раз ее младшая сестра. Из-за Татьяны она все время переживала: то когда та стала с Мишкой встречаться, то когда потом с ним развелась — Маша не скрывала, что считает развод Тани величайшей в жизни глупостью.

И уж тем более не могла забыть, как отмахнулась Таня от ее советов и вышла замуж за Леонида. Все мы умные, когда о чужих ошибках рассуждаем. Чего ж тогда умная Маша себе счастья не нашла?

Это Таня уже разозлилась не столько на свою сестру, сколько на свои мысли о ней.

Маша проводила своего подполковника до калитки и вернулась.

— Чего надулась? — проговорила она как-то фривольно, словно и не верила в нанесенную обиду. — Разозлилась на Марию Всеволодовну? Что поделаешь, терпи, другой сестры у тебя уже не будет.

Она внезапно помрачнела, и Таня поняла, что веселье Маши насквозь фальшивое, наигранное, что-то беспокоило ее и даже угнетало, но она не расположена ни с кем делиться. По крайней мере с младшей сестрой. Видимо, та не располагала к откровенности. Когда в последний раз она говорила с Машей по душам? Она даже не может сказать, с каких пор ее это самое беспокойство гнетет — только сегодня или уже много дней?

Светлана тоже что-то притихла. Постукивала пальцами по столу в такт своим мыслям.

С другой стороны, чего вообще Маше печалиться? Все у нее есть. И дом, и любимая работа. Вот только мужа нет, но если бы она очень захотела… Если на то пошло, еще неизвестно, кому из сестер лучше живется. Разве плохо, когда тебе вот так, каждый день ручки целуют, цветы дарят, смотрят горящими глазами…

— Кстати, а почему Валентин тебя королевой называет? — спросила Таня.

— Насчитал в энциклопедии сколько-то там королев с именем Мария и вычислил по каким-то своим формулам, что во мне вполне может течь королевская кровь.

— И во мне тоже? — спросила Таня.

— Наверное, раз ты моя сестра.

Маша рассмеялась, изящно вздернув подбородок, и Таня залюбовалась ею. Большие карие глаза блестят. Небольшой носик чуть вздернут. Самую малость, но это придает лицу Маши особое очарование. Прямые каштановые волосы, густые и блестящие, собраны в пучок. Маша по утрам расчесывает их щеткой, потом делает круговое движение рукой, втыкает гребешок, и прическа готова. Пряди, которые выбиваются из нее, падают на шею, на круглое плечо — и тем некоторая академичность классической прически сглаживается. Странно было бы, если бы мужчины не обращали на нее внимания. Потому и муж Тани смотрит на Машу и облизывается. Близок локоток, да не укусишь.

Еще немного посидели, а потом подруги стали собираться.

— Хотим по магазинам прошвырнуться, — сказала Светлана, пока Маша переодевалась.

Тане ничего не оставалось, как опять вернуться на свою половину. А вскоре мимо ее окон прошли и подружки.

Светлана тоже врач, только терапевт. В мединституте они учились в одной группе. И теперь работают в одной клинике.

Собственно, это Света перетащила Машу в клинику, где та теперь получает в три раза больше, чем на прежней работе невропатолога в районной поликлинике, и в четыре раза больше Татьяны.

В самом деле, разве не могла бы Таня послать к черту этот частный магазин, в котором работала, и поискать себе работу, где платят поприличнее? Недаром же в песне поют: «Делай же что-нибудь!»

В последнее время вокруг Тани слишком многие плывут по течению, а потом ругают время, в которое им не повезло жить. Кто, скажите на милость, придет вдруг и скажет: «Хочешь получать в четыре раза больше?» Скорее, наоборот. Подумают: «Если работаешь за гроши и другую работу не ищешь, значит, тебе больше и не надо…»

Но тогда в будущем коллективе могли оказаться мужчины, а Леня и отпустил-то ее на эту работу только потому, что жена работала в паре с хозяйкой такого магазина, где мужчины вообще появлялись крайне редко.

Раньше, до своего второго замужества, Таня не была такой мямлей. Такой безответной. Такой вызывающей жалость. Неужели этим своим новым состоянием она обязана Леониду? Или всего лишь равнодушием к своей жизни, открывшимся в ней в последние пять лет…

Неужели ей винить Леонида Каретникова за то, что он появился перед Таней, когда она переживала самую большую трагедию своей жизни. Великое предательство человека, которого до того считала единственным мужчиной своей жизни.

Тогда Таня была раздавлена своим несчастьем. Она ничего не видела и не слышала, вообще не хотела жить, и только Леонид своими шутками, своей неистовой влюбленностью смог пробудить в ней интерес к жизни.

За это она испытывала к нему благодарность до сих пор, хотя, как все неистовое, его влюбленность долго не просуществовала. Стоп! Значит, ее чувство ко второму мужу — всего лишь благодарность? Не может настоящая любовь основываться на самоуничижении.

Вот любовь к Мишке ее окрыляла. Она всегда к чему-то стремилась. К новой работе, к новым впечатлениям — они семьей объездили на «Жигулях» пол-России…

Не слишком ли дорого Таня платила за то, что Леонид соизволил на ней жениться?

Разве она урод или порочная женщина, которую Каретников подобрал на панели? Почему Таня и пять лет спустя считала, будто Леониду чем-то обязана, и почему покорно прощала то, за что Мишку не простила? Получается, любимым прощают все и не прощают ничего?

«Михаил просил его выслушать. Говорил, что это… как несчастный случай, который не изменил его отношения к тебе», — напомнил внутренний голос.

«Зато он изменил мое отношение к нему!»

«Мое, я, мне… С Мишкой ты думала о себе, а с Ленькой — только о нем. Странная это любовь, ты не находишь?»

Она охотно внушила себе, что и Леньку любит. Тогда его страсть на какой-то миг заворожила ее, заставила пойти за ним, забыть о своем несчастье. Она ХОТЕЛА забыть, а подумала, что и вправду забыла.

Но потом пелена с глаз спала, и оказалось, что это не любовь, а всего лишь суррогат любви. Таня будто наказала себя этим замужеством. И тем, что сознательно унижала себя. Раньше монахи носили вериги во искупление своих грехов. Она носится с Леней… Не смешно! Неужели она такая тупая, и ей понадобилось пять лет понять то, что другие определяют с первого взгляда. Понятно, умные женщины.

Теперь ясно, почему это она с утра пораньше все о Мишке да о Мишке. Прямо наваждение какое-то! Ни дня не проходит, чтобы он не вставал перед ее глазами.