Андрей Некрасов

Дело Магнитского. Зачем начали новую холодную войну с Россией?

© Некрасов А., 2017

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2017

Вместо предисловия

Наверное каждому еще с детства знакомо чувство совершаемой где-то рядом несправедливости. В детстве справедливость чаще торжествует: мудрые и сильные взрослые вступаются за жертву. Но даже когда этого не происходит, ребенок не склонен делать обобщение, что мир и жизнь несправедливы в принципе. Дети – оптимисты.

Этот базовый оптимизм проносят через всю свою жизнь не так уж мало людей, несмотря на удары судьбы, неудачи, потери, разочарования и сожаления. Легче сказать, что жизнь несправедлива, чем в это поверить на сто процентов. Просто потому, что тогда будет очень тяжело жить. Мы остаемся отчасти оптимистами из инстинкта самосохранения.

История, которую я хочу здесь поведать, касается ситуации, когда человеку предлагается смириться с тем, что несправедливость восторжествовала. Мало того, этот факт должен остаться тайной, в то время как несправедливость будет коронована с титулом справедливости. В случае разглашения тайны человека ждет суровое наказание. Высшая мера – по крайней мере в моральном смысле.

Живя жизнью оппозиционера, я всегда считал, что есть правда, которая скрывается и подавляется государством и его разнообразными филиалами; что Российская Федерация – это, по сути, перезапуск советской тоталитарной модели на новом этапе глобального развития. Дело Магнитского показало мне, что правда – не просто факты истории одного преступления, а политическая и социальная правда – скрывается и подавляется отнюдь не только российским государством. И что та, другая сила, скрывающая правду, может быть сильнее этого самого государства, со всеми его танками и самолетами, телеканалами и спецслужбами. Что, конечно, не значит, что наша родная, уникальная в своей хаотичности и безответственности система кажется мне теперь безобидной. Но политическая уязвимость России проявилась в деле Магнитского с такой неожиданной яркостью, что любой, кому не безразлична судьба страны, должен задаться вопросом: что же на самом деле произошло и почему.

Часть первая

Как возникла, а потом менялась концепция фильма

Ноябрь 2009-го. Я узнаю про гибель Магнитского

Эта история началась в духе Конан Дойля – промозглым и туманным ноябрьским вечером, в Лондоне. Я шел по пешеходному мосту через Темзу с каким-то тяжелым предчувствием.

Около десяти я вернулся в свое тогдашнее жилище неподалеку от вокзала Ватерлоо и по какому-то наитию включил телевизор – что делаю крайне редко – с намерением посмотреть вечерние новости.

Тогда я впервые увидел этот пристально-настороженный взгляд и полуулыбку на тонких сомкнутых губах. Пожалуй, ни одну фотографию в своей жизни я впоследствии не изучал так внимательно, как эту: в выражении лица мужчины была загадочность Джоконды. Но тогда, в ноябре 2009-го в Лондоне, Сергей Магнитский был для меня просто незнакомым соотечественником, с которым случилась беда. Которого уже не было.

На фоне фотографии Магнитского появился знаменитый английский телеведущий и в двух словах набросал сюжет классического триллера: многомиллионная кража, смерть свидетеля…

«У нас в студии, – продолжил ведущий, – работодатель адвоката Магнитского, шеф инвестиционного фонда Уильям Браудер, разыскиваемый Москвой в связи с якобы имевшим место уклонением от уплаты налогов. Скажите, мистер Браудер, вашего адвоката убили?»

«Очевидно то, что он обвинил милицию в крупном преступлении. Месяц спустя те самые сотрудники милиции, которых он обвинил, арестовали его, и вот позавчера его нашли мертвым в тюрьме…»

Браудера, как и Магнитского на фотографии, я видел тогда впервые в жизни. Гладко выбритый и безупречно одетый, это был типичный финансист сорока с небольшим лет, в образе которого все казалось продуманным, даже лысина, которая ему по-своему шла.

Сейчас трудно не смотреть сегодняшними глазами на эти кадры, которые я впоследствии нашел в архивах британских телеканалов. Но я не могу припомнить в образе Браудера ничего, что вызвало бы у меня тогда отторжение. Он выглядел потрясенным. Трогательным казался акцент, с которым он произнес название тюрьмы, где умер Магнитский: «Матрешка тишина». То колебание, с которым он обвинил полицию в смерти своего коллеги, вызывало, скорее, доверие к его версии событий.

Но, выключив телевизор, я стал вспоминать, что знаю об этом человеке.

В начале нулевых было известно, что есть в Москве такой американец, который сильно хвалит Путина и призывает всех инвестировать в свой фонд. Economist писал об этом с сарказмом, а я слышал уничижительные реплики о нем от Ванессы Редгрейв, с которой делал фильм о раненых и убитых чеченских детях. Потом в новости попали злорадные сообщения о том, что именно ему, кремлевскому подпевале, закрыли въезд в Россию. Гадали, почему. Я хорошо помню, что тогда писали – мол, сам он недоумевает и называет происшествие недоразумением.

Затем уже в российской прессе я читал о какой-то большой афере то ли с его участием, то ли при помощи отобранной у него фирмы.

Как бы то ни было, российское прошлое Браудера меня к нему не располагало. Я поменял свое отношение именно в связи с Магнитским. Новостной репортаж произвел на меня впечатление. Браудер выглядел отнюдь не жадным высокомерным олигархом западного происхождения, каким я его прежде представлял. Он выглядел жертвой каких-то темных сил, казалось, он в шоке от гибели близкого ему человека. Звучал и другой мотив – что он чувствует свою вину за то, что не уберег товарища. Тележурналист так и спросил Браудера: «Чувствуете ли вы себя ответственным, находясь здесь, в Лондоне, за смерть вашего юриста, ведь его, похоже, арестовали и убили из-за вас?» «В известном смысле, – ответил Браудер. – В том смысле, что российская милиция и чиновники украли деньги, которые мы заплатили ранее в качестве налогов. И Сергей Магнитский расследовал это преступление по моей просьбе и обвинил в нем милицию. И вот он найден мертвым…»

Слова Браудера о Магнитском затмили в моем сознании предысторию о жадном безпринципном человеке, который за возможность быстро делать большие деньги в России был готов на все. Но в голове тут же мелькнуло что-то вроде плана действий. убийство адвоката такого человека – классная детективная история. Сначала он за Путина, потом что-то происходит, исчезают сотни миллионов, и вот труп в тюрьме… Это же фильм!

Но это был не цинизм, нет – просто привычный ход мысли сценариста и режиссера. На душе у меня было на самом деле тяжело. В России произошло