Пиренеи, июль 1792 года

Небольшая процессия, только что оставившая позади французскую границу и направлявшаяся к испанскому городишку Ронсеваль, медленно продвигалась по крутой и извилистой горной тропе. Верховые, сопровождавшие экипаж, укрывались от палящего полуденного солнца под широкими полями шляп. Внутри тяжело громыхавшей кареты было еще невыносимей: плотный, густой воздух обволакивал горячей удушливой пеленой и не давал вздохнуть, Две женщины, находившиеся в экипаже, в изнеможении откинулись на туго набитые кожаные подушки. Старшая, несмотря на жару так и не снявшая вуаль и перчатки, обмахивалась веером и тихонько стонала, иногда поднося к губам надушенный лавандой носовой платок. Ее спутница чувствовала себя не лучше в повлажневшем платье из темной тафты. Ее шляпа лежала на сиденье рядом, она давно уже откинула вуаль с лица. Бисеринки пота скатывались по ее высокому лбу. Волосы цвета летней пшеницы влажной шапочкой охватывали головку, а фиалковые глаза томно смотрели из-под тяжелых век.

— Боже милостивый! — бормотала старшая из дам. — Неужели это путешествие никогда не кончится?

Ее молодая попутчица не стала утруждать себя ответом, понимая, что вопрос риторический. Он повторялся через каждые пять минут с самого утра, с тех самых пор как они сели в карету. Она посмотрела на свою спутницу с некоторым презрением Конечно, было жарко и неудобно. Но именно мисс Хендерсон из соображений одной ей ведомой благопристойности наотрез отказалась раздвинуть наглухо закрывавшие окна тяжелые кожаные занавески. И теперь они вынуждены были находиться в этом почти лишенном воздуха пространстве, напоминавшем духовку, хотя увидеть их на горном перевале мог разве что пастух. Так что, как считала Сесиль Пенхэллан, у нее не было повода для сострадания.

Если бы дуэнья не была такой толстой, она легче переносила бы эту поездку, размышляла девушка, представляя, как белая плоть Марианны Хендерсон плавится в этой жаре, словно масло на сковородке.

Эту картину едва ли можно было назвать романтической, и Сесиль прикрыла глаза. Уж больно много сил требовалось, чтоб держать их открытыми.

Внезапно раздался сухой треск ружейного выстрела, лошади резко остановились. Сесиль выпрямилась и быстрым движением откинула кожаную занавеску на окне кареты.

— О! Это разбойники, — запричитала дуэнья. — Я знаю, они нас ограбят. Они посягнут на нашу невинность… О моя дорогая мисс Пенхэллан, что скажет ваш брат?

— О мэм, я сомневаюсь, что Седрик верит в мою невинность, — заметила Сесиль, вглядываясь в щель между занавесками. — И хотела бы я посмотреть на того, кто станет с ним спорить! — добавила она шаловливо. Взгляд ее приобрел живость, глаза заблестели, а недавние вялость и томность как рукой сняло.

Внезапно гомон голосов за окном, проклятия кучера и прочие шумы прорезал, как ножницы — шелк, резкий и повелительный голос:

— О мисс Пенхэллан, как…

Но что достойная дама собиралась сказать, осталось неизвестным: в глубоком обмороке, под шелест накрахмаленной тафты, она медленно опустилась на пол кареты.

Дверь экипажа резко распахнулась.

— Сеньорита, я в отчаянии от того, что причиняю вам неудобство, но вынужден попросить вас выйти. — Голос был тот же, что она слышала чуть раньше. Говорили учтиво, по-английски, но с сильным акцентом.

В поле зрения Сесили оказалась рука с массивным перстнем на мизинце, украшенным квадратным рубином. Сесиль вложила в нее свою маленькую белую ручку и почувствовала огрубевшую на ладони кожу. Сильные смуглые пальцы сомкнулись вокруг ее кисти и потянули из кареты под ослепительно сияющее солнце.

Она подняла глаза и увидела бронзовое от загара лицо с выделяющимися на нем темными глазами хищной птицы, которые, не отрываясь, глядели на нее. И еще внимание ее приковали четко очерченный мужественный рот, плотно сжатые губы и длинные черные волосы, завязанные лентой на затылке.

— Кто вы?

— Меня называют Эль Бароном. — Он отвесил ей насмешливый поклон.

— О! — выдохнула Сесиль.

Это был король разбойников, бандит, именем которого матери пугали детей, чтобы утихомирить их и заставить слушаться, признанный властитель горных перевалов между Испанией и Францией. И он был самым прекрасным мужчиной из тех, кого Сесили Пенхэллан довелось видеть за все семнадцать лет ее жизни.

Глядя на него и утопая во тьме черных глаз, она поняла, что ждала этой встречи с тех самых пор, как впервые ее посетили неясные желания, ожидание чего-то, что непременно должно произойти. А вместе с ними пришли и бесшабашная удаль, бесстрашие, заставившие бросить вызов брату, что и привело ее к теперешней ссылке.

Барон смотрел на нее все так же пытливо, и свет, мерцавший в ее глазах, вспыхнул ответным пламенем в его взгляде. Сесиль шагнула ближе, будто притянутая невидимой нитью, безучастная теперь ко всему, что их окружало: бьющим копытами лошадям, напуганным всадникам, бандитам, не посчитавшим нужным спешиться, их перевязям с патронами, перекинутым через плечо, к ружьям, покоившимся на их седлах. Они не угрожали, да в этом и не было надобности. Достаточно было самого их присутствия.

— Пошли, — сказал Эль Барон. Это прозвучало и приказом, и просьбой.

Обхватив за талию, он посадил девушку на спину крепкого гнедого жеребца с белой отметиной на лбу и вскочил в седло позади нее.

— Обопрись на меня, — сказал он. — Тебе нечего бояться, дорогая.

— Знаю, — ответила Сесиль, прислоняясь к нему. — Куда ты меня везешь?

— Домой, — последовал ответ.

Жеребец уверенно двинулся вперед по узкой горной тропе, и Сесиль оглянулась. Мисс Хендерсон очнулась от обморока и выглядывала из окна кареты: она отчаянно махала своей удалявшейся питомице, из-под вуали слышались невнятные причитания.

Сесиль хихикнула: «Бедная Марианна!» Она подняла руку в шутливом приветствии. И это был последний раз, когда Марианна Хендерсон видела ее. Собственно говоря, это был последний случай, когда Сесиль Пенхэллан видел кто-либо знавший ее до того, как она повстречалась с Эль Бароном.

Как только их предводитель пустил коня рысью, разбойники, отдав шутливый салют дрожавшим от страха верховым и все еще бормочущей мисс Хендерсон, последовали за своим вожаком и его пленницей, оставив нетронутыми как добродетель мисс Хендерсон, так и кожаный кошель с деньгами, спрятанный под сиденьем кареты.

Это не был обычный разбой на большой дороге: они уехали с тем, за чем пришли.

Португалия, март 1812 года

Адъютант торопливо простучал сапогами по лестнице, приближаясь к комнатам главнокомандующего, находившегося сейчас в своей ставке в городке Эльвас. Однако у самых дверей он приостановился, одернул мундир, пригладил волосы. Лорд не выносил расхлябанности и бывал несдержан на язык.