– Тебе не стоит столько пить, – прошептал Джордж, нарушая покой жаркой летней ночи, когда они возвращались домой по безлюдной улице.

– Всего три бокала, – возразила Джини. – Я же не пьяна.

Она открыла дверь и прошла на кухню. Стояла невыносимая жара, даже в половине одиннадцатого вечера. Швырнув ключи и сумочку на стол, она распахнула высокие французские окна, выходящие на террасу.

– Чертовски неловко, ты так кричишь и шумишь, когда выпьешь, – продолжал Джордж, словно она ничего не говорила. – Как будто кого-то интересует тестирование витаминов. Если бы ты не напилась, то заметила бы, как твой собеседник зевал от скуки.

Джини посмотрела на мужа, издевка в его тоне задела ее. Он был напряжен весь вечер, что ему совершенно не свойственно, и раздражителен – еще до поездки к Марии и Тони. Потом, едва они допили кофе, Джордж вскочил, сказав, что им пора, якобы рано утром у него встреча, хотя она знала, что это не так.

– Я не была пьяна, Джордж. И сейчас не пьяна. Это он меня расспрашивал, – сказала она тихо.

Джордж взял ключи, которые она кинула на стол, и повесил их на крючок в прихожей. Над каждым крючком висела подпись, выведенная аккуратным, ровным почерком Джорджа: Джордж – Д, Джини – Д, Джордж – М, Джини – М, Запасной Д, Запасной М, чтобы у каждого ключа – от дома и машины – было свое место.

– Давай пропустим по стаканчику на свежем воздухе. Слишком жарко, чтобы спать, – взглянула она на мужа, пытаясь понять, простил он ее или нет, но тот напряженно уставился в пустоту.

– Уверен, он решил, что ты с ним флиртуешь, – не унимался Джордж, пристально взглянув на жену.

– Ради всего святого! – У Джини перехватило дыхание, она отвернулась, покраснев, хотя и не чувствовала за собой вины – ее тощий, долговязый, с тусклыми зубами собеседник был, безусловно, приятным человеком, но никак не мог стать объектом вожделения. Ей стало тревожно. Она ненавидела конфликты. Воспитанная в доме приходского священника в унылом, промозглом Норфолке, она видела, как ее мать мирилась с грубыми, деспотичными выходками отца, никогда не оспаривая его права оскорблять ее. Джини всегда боялась отца, но надеялась, что однажды ее мать наконец-то «взорвется», восстанет против его тирании, и клялась, что никогда никому не позволит так обращаться с собой. Мягкий, спокойный Джордж, казалось, не имел ничего общего с ее отцом.

Джордж поднял брови.

– Ты покраснела.

Джини глубоко вдохнула.

– Давай по бокалу «Арманьяка» и посидим на веранде, остынем, – произнесла она, ненавидя себя за свой вкрадчивый тон. – Ты же видел его, – добавила она неуверенно, направляясь к террасе. Тревога неприятно сжимала ей сердце, и Джини почувствовала усталость.

– Лучше я пойду наверх, – сказал он, но не двинулся с места; просто стоял посреди кухни, долговязый, неуклюжий и печальный. Мысленно он был далеко; конечно, нелепая ссора из-за ужина была забыта.

– Джордж, что случилось? Что с тобой? – она подошла к нему и заглянула в лицо. Ее поразило безмерное отчаяние в его карих глазах, которого она никогда раньше не замечала. – Джордж?

Секунду он смотрел на нее, замерев. Он хотел что-то сказать, но внезапно отвернулся.

– Что-то случилось сегодня?

– Все хорошо… хорошо, – перебил он ее. – Ничего не случилось. Что могло случиться? Она видела, как в смятении его лицо исказилось, словно пытаясь изобразить спокойствие. Джордж направился к лестнице.

– Идешь? – буркнул он.

* * *

В спальне было душно, хотя окна весь день оставались открытыми настежь. Джини опустилась на кровать, Джордж подошел к ней, коснулся пальцем ее щеки, губ и медленно повел рукой вниз, едва сдерживая желание. Она не хотела его, но в его ласках было что-то столь решительное и упрямое, чему сложно было противостоять. Нельзя сказать, что они занимались любовью; это вообще не имело ничего общего с ней; на месте Джини мог быть кто угодно. У нее даже появилось странное чувство, что оба они не здесь – обнаженные на жаркой, влажной простыне. Это походило на удаленное занятие, механическое, анонимное упражнение.

Внезапно, не произнося ни слова, Джордж отскочил, прижавшись к деревянному изголовью кровати, будто по простыне прополз скорпион.

Джини прищурилась в темноте.

– В чем дело, что случилось?

Ее муж молча спрыгнул с кровати и включил ночник. Он стоял голый, обхватив себя руками, и смотрел на жену. Она с трудом сдержала отвращение, увидев его карие глаза такими холодными, пустыми.

– Я… не могу…, – он говорил медленно, осторожно, словно тщательно подбирая каждое слово.

Джини потянулась к нему, но он выставил руку, будто защищаясь, хотя она едва сдвинулась с места. Другой рукой он подобрал свои темно-синие пижамные штаны и прижал их к себе, как щит.

– Я не понимаю, Джордж. Что ты хочешь сказать? – едва дыша, Джини приподнялась и взглянула ему прямо в глаза.

Джордж не отвечал, просто стоял.

– Я хочу сказать…, – заговорил он, словно терпящий кораблекрушение, но отказывающийся от помощи. – Я так больше не могу.

– Чего ты не можешь, Джордж?

Он отвернулся, взял очки с ночного столика и направился к двери.

Джини вскочила и бросилась за ним.

– Куда ты, Джордж? Ты не можешь вот так бросить меня. Дело во мне? Пожалуйста, скажи…

Но Джордж оттолкнул ее, даже не взглянув.

– Посплю в гостевой.

«Я так больше не могу». Его слова не давали ей покоя, пока она лежала одна на смятой постели, потрясенная и растерянная. Они прожили вместе двадцать два года, и их жизнь всегда была размеренной, даже немного скучной. Они никогда не спорили, Джини всегда мирилась с совершенно безвредным желанием Джорджа контролировать ее. А сегодня у нее было такое чувство, словно незаметно для самой себя она оказалась на вершине вулкана, который вдруг неожиданно решил взорваться. Что нашло на ее мужа?

* * *

Утром Джордж вел себя так, словно ничего не случилось. Она в ночнушке спустилась в залитую солнцем кухню и увидела, как он расставляет стаканы и тарелки, баночку с джемом, масленку с крышкой в виде коровы, как и всегда.

– Что произошло ночью? – спросила измученная Джини, тяжело опускаясь на стул.

Он удивленно взглянул на нее, продолжая наполнять водой чайник из нержавейки.

– Ничего. Просто я устал.

– И все? – изумилась она. – Больше тебе нечего сказать?

Не выпуская из рук чайник, он недоуменно посмотрел на нее.

– Только, пожалуйста, не драматизируй, как обычно, Джини. У меня столько работы. Я же сказал, что устал.