Рита схватила ее за руку:

– Посмотри на меня, – приказала она. – Ты, Джини Лосан, не старая. Ты среднего возраста – что, возможно, хуже, если задуматься, – но даже если подключить все свое воображение, старой тебя не назовешь. Это просто невозможно! Я же твоя ровесница.

Джини сжала ее руку.

– Посмотри на себя. Ты же красавица. Никто бы не догадался, что ты почти пенсионерка.

Они обе рассмеялись.

– Большое спасибо.

– Но я серьезно. Тебе легко дашь сорок восемь.

– И что же мне делать?

– Дело ведь не в возрасте и не в переезде за город, правда? – На мгновение взгляд Риты задержался на лице подруги, и Джини поняла, что сейчас последует. – Пойдем, я замерзла.

Рите редко бывало тепло в этом «унылом климате».

– Только не начинай, – ответила Джини раздраженно.

– Что ж, дорогая, придется повторить еще. Прошлый раз ты меня не услышала. Почему? Почему ты позволяешь этому человеку контролировать себя? Ты сильная, умная женщина, Джини. Проснись. Они же ничтожества, эти людишки.

– Какие людишки, о ком это ты?

– О таких, как Джордж, – совершенно бесцеремонно продолжала ее подруга, пока они шли через парк. – Пассивно-агрессивных, навязчивых, любящих контролировать. Посмотреть на Джорджа, так можно подумать, он тише воды, ниже травы. Обаятельный, вежливый, тихий, не лишен чувства юмора.

Джини подумала, что это идеальный портрет Джорджа.

– Но, Джини, он… ну, выражаясь прилично, у него проблемы. Он слишком умен, чтобы показывать характер в моем присутствии, но иногда он выдает себя. Помнишь, на той неделе, когда он запретил тебе пить и чуть ли не силой уволок с вечеринки еще до того, как принесли пудинг?

Джини кивнула.

– Ты не хотела уходить, мы с Биллом заметили это, но ты позволила ему издеваться над собой. – В голосе Риты ясно чувствовалось раздражение. – Почему?

– Потому что… потому что он так волнуется.

– Волнуется? – Рита еле сдерживала возмущение. – Ты унижаешься перед ним, потому что он волнуется? Это же смешно. Из-за чего же он волнуется?

Джини покачала головой. Они дошли до верхнего конца Хайгейт-Хилл. Здесь их пути расходились, Рита шла домой, на одну из зеленых улочек напротив Кенвуда, а Джини – к себе, в дальний конец Понд-Сквера. Они обе остановились на углу, возле автобусной остановки.

– Не знаю. Это же Джордж. Он не всегда был таким.

Ей до смерти захотелось, наконец-то, рассказать подруге о той ночи, когда Джордж отверг ее, когда все безвозвратно изменилось для них обоих. Но она не хотела, чтобы Рита еще больше презирала ее мужа. Кроме того, она не знала, как после стольких лет объяснить чудовищность того случая. Спустя столько времени она начала думать, не преувеличила ли она случившееся. Она знала, что пары часто перестают заниматься сексом и спят в отдельных спальнях; они так давно в браке. Однако она знала, что в тот день с Джорджем произошло что-то очень серьезное. Что-то, о чем он не мог рассказать ей, несмотря на все ее просьбы. А она и не представляла себе, что это могло быть.

– Что ж, – сказала Рита, – если он не всегда был таким, то и сейчас ему не стоит быть таким, да?

– Наверное. Но я не понимаю, почему…, – пожала плечами Джини.

Рита ждала, но Джини ничего больше не сказала.

– Слушай, дорогая, важно вот что: ты не старая, ты работаешь и ты совершенно не хочешь переезжать за город. Так что все серьезно. Если тебя уволокли с вечеринки, это плохо, но не смертельно. А вот если тебя уволокут в Дорсет? За городом мерзко, не забывай: столько грязи, никакого стиля, элегантности, и фермерские магазины, где капуста, которая лежит там по полтора года, обойдется тебе вдвое дороже, чем государственный долг.

Они обе рассмеялись.

– Значит, я скажу ему, что я не старуха, что я не откажусь от магазина и точно не перееду за город.

– Ура! – подняла руку Рита, предлагая Джини «дать пять». – Серьезно, Джини, пора уже настоять на своем.

– Он неплохой человек, Рита… Я уверена, он просто не может контролировать себя, – неуверенно произнесла Джини. Ее подруга просто закатила глаза и зашагала к круговому перекрестку, помахав ей на прощание, теннисная сумка хлопала ее по спине в такт шагам.

* * *

Вечером, когда Джини готовила на ужин салат, а Джордж все еще возился с часами, она вспомнила, что ее тетя Норма говорила о шестидесятилетнем возрасте.

Она, единственная сестра отца, которой недавно исполнилось девяносто, все еще жила счастливо, ни от кого не завися, в своем доме в Уимблдоне. Остроумная, веселая, с проницательными голубыми глазами, которые унаследовала Джини, она работала в МИ-5 во время войны, а потом сама заботилась о своих престарелых родителях. Но когда ей исполнилось шестьдесят, они оба скончались, и тетушка Норма, некогда старая дева, придерживающаяся самых строгих нравов во всей округе, начала вести богемный образ жизни, превратила свою столовую в студию и стала рисовать.

– Шестьдесят – это рай, – сказала она Джини, когда они с ней пили чай вместе. – Мир покончил с тобой, ты превращаешься в невидимку для любых намерений и целей, особенно если ты женщина. Я люблю называть это третьей жизнью. Есть детство, потом зрелый возраст с его условностями – работа, семья, ответственность – а потом, когда все решат, что все кончено, ты старуха, и пора тебя отправить на свалку, настает свобода! Наконец-то можно быть такой, какая ты есть, а не такой, какой хочет тебя видеть общество, и не такой, какой ты думаешь, что должна быть.

– Сейчас другое время, – возразила тогда Джини. – Мы ведь теперь свободны; благодаря феминизму мы можем делать все, что хотим.

Тетушка Норма мудро кивнула.

– Неужели? Ты действительно можешь делать все, что захочешь? – улыбнулась она, блеснув голубыми бусинками глаз. – Думается мне, все еще много требований… семья и так далее. – Она покачала головой. – Хотя откуда мне знать?

В четверг Джини пришла в парк позже обычного. Было холодно, собирался дождь, но в парке еще оставались скучающие мамочки, ежившиеся на детской площадке со своими ребятишками, – и тот мужчина, с которым она познакомилась на прошлой неделе. Она ни разу не вспомнила о нем за это время и не очень-то обрадовалась ему. Джини любила возиться с Элли и обычно сторонилась других взрослых на площадке. Мужчина говорил по мобильному, стоя на горке, откуда Дилан съехал головой вниз, раскинув руки.

Он помахал ей и улыбнулся, быстро закончил разговор и положил телефон в карман пиджака.

– Привет, как поживаете?

– Хорошо, а вы?

Элли попросилась на качели, и на время они оказались по разные стороны площадки, зорко следя за внуками. Джини намеренно избегала его взгляда.