вовсе, но как тут иначе? Девице летом минувшим шестнадцать исполнилось, может, природой это все дано, натурально, как говорится. А ежели мы ей запретим — то тут и до беды недалеко.

— Быть беде, быть! — загорелась Марфа Петровна. — Вы, быть может, душа моя Ерофей Михалыч, и знать не знаете, да вам я говорить и не хотела, чтоб не гневить, так ведь мужики наши, крепостные, уж судачат вовсю, дескать, дочка хозяйская все ******* требует, как одержимая, только про ******* все ее мысли. Утопиться она не утопится, но ведать-то нам не дано, черт дернет ее с кем из этих мужиков… Бедная, бедная Лиза!

Ерофей Михалыч нахмурил брови пуще обыкновенного:

— К Фомке Хлысту холопа, что про дочь мою рот свой поганый разевать надумает, мигом же отправлять По пять плетей каждому сыну собачьему, кто в таких суждениях замечен останется. И вам я дело сие поручаю, Марфа Петровна.

— Сделано будет, душа моя Ерофей Михалыч.

— Что до Лизаветы… Есть недалече отсюда поместье, Крюковых. Сын их, Николай, ранее в Государевых архивах служивший, сейчас дело отца перенимает. Молод да неглуп. Написать, что ли, им? Лучше уж так, чем с холопами-то.

— Напиши, душа моя Ерофей Михалыч, напиши! Чай, угомоним дочурочку нашу!

—

Ерофей Михалыч, пригладив бороду, громко крикнул вглубь поместья:

— Лизавета! Зайди!

Лизавета, насупившись, смотрела на грозного отца своего, ожидая исхода.

— Поговаривают, что ты, Лиза, последнее время ведешь себя плохо. Буянишь, от наук отказываешься, Лидию Ивановну обижаешь, храни ее Господь. И все бы ничего, да вот, дескать, носишься ты по поместью и, — тут Ерофей Михалыч, как и его супруга ранее, приглушил голос, — ******* просишь! Разве ж это дело для юной дворянки? Отвечай!

— Да! — держала ответ Лизавета. — Прошу! ******* хочу! Вот ******* бы, а больше ничего мне и не надобно! А ежели вы мне, папенька, запрещать будете, я ******* сама пойду — или вообще, руки на себя наложу!

Смотрел отец на бойкую да неуступчивую дочурку свою, смотрел — да и заулыбался.

— Слышал я и про это, Лиза, а нам такого с матерью твоей допустить никак нельзя. Посему, вот, — Ерофей Михалыч протянул дочери письмо, — ответ. Крюков Николай Палыч, прибудет завтра в два часа пополудни, так сказать, на rendez-vous. Обещаешь ли ты, Лиза, французский, в таком случае, не бросать? Обещаешь?

Лизавета дочитала письмо, и все нутро ее переполнилось счастьем и загорелось в предвкушении.

— Oui! Oui, mon chéri! — залепетала она, бросилась в объятия папеньки и принялась целовать его руки.

— Прелесть ты моя, ну, ну, полно. Прибереги ж челомканья да для других оказий.

—

Лошади остановились прямо у ворот. Из кареты вышел Николай Палыч с густо напомаженными волосами и в свежесшитом сером сюртуке. Он мельком глянул, как, в назидание прочим, Фомка Хлыст пускает кровь болтливому мужичку, и направился к поместью. Здесь, на пороге, его уже ожидали Ерофей Михалыч и Марфа Петровна. После недолгих приветствий все трое вошли в дом.

Ерофей Михалыч не стал мучать гостя хождением вокруг да около:

— Дело, как вы понимаете, Николай Палыч, тут сурьезное. Буду с вами откровенен, Лизавета у нас — девица удалая. Вот как мужчина мужчине, — Ерофей Михалыч приглушил голос, — *******, говорит, хочет, ******* ей подавай и все тут. Ну-с, вот мы вас и позвали. Как вы считаете, справитесь? Готовы ли, Николай Палыч?

Николай Палыч немного занервничал, но тут же собрался, как и подобает дворянину.

— Постараюсь не разочаровать, Ерофей Михалыч. ******* так *******.

— Ну-с, вот и хорошо.

Ерофей Михалыч и Марфа Петровна проводили гостя до дверей гостиной:

— Ежели что понадобится, Емельян, крепостной, будет вам прислуживать, — шепнула Крюкову Марфа Петровна. Тот жестом дал понять, что услышал ее.

— Ну, с Богом!

Николай Палыч приоткрыл дверь гостиной и вошел внутрь. Маменька и папенька прислонили головы к стене, чтоб прислушаться.

Но прислушиваться не пришлось, потому что слышало все поместье. Визги, присвисты и смех довольства были настолько громки и искренни, что Ерофей Михалыч невольно улыбался, а Марфа Петровна утирала слезы. Еще бы: Лизавета, девочка, единственная дочурка, впервые за минувший год — счастлива.

Последующие шесть часов из гостиной то и дело раздавалось:

— Емельян! Еще чаю!

— Емельян! Подушки!

— Oui! Oui! Oui! — доносилось чаще всего.

В какой-то момент стало уж совсем неприлично. Лизавета позвала:

— Лидия Ивановна! А давайте нам музыку!

Смущенная гувернантка, теребя в руках пенсне, прошла в гостиную и уселась за пианино. Играла долго и самозабвенно. В момент наивысшего напряжения Лизавета закричала так, что поместье, как избушка в Теремке, чуть не развалилось:

— Храни вас Господь!

И все затихло.

Из гостиной вышел Николай Палыч, поправляя на ходу сюртук. Лицо его было красным, а помада текла по лбу и щекам вместе с потом.

— Приедете к нам еще? — поинтересовался Ерофей Михалыч.

— Всенепременно, — ответил гость.

Лошади застучали копытами.

Лизавета проскользнула мимо родителей, улыбающаяся и довольная:

— Емельян! Помыться бы!

Ерофей Михалыч и Марфа Петровна смотрели друг на друга и тоже улыбались. Сегодня они провернули очень неплохое дельце, а теперь им в головы одновременно закрадывалась одна такая смелая и замечательная мысль.

—

Примечания:

1)

rendez-vous

— рандеву, т. е. “встреча”, “свидание”

2)

oui

– “да”

3)

mon chéri

– “мой дорогой”

4)

******* — “замуж”

(2022)

Цветы

Компания из нескольких десятков человек спокойно выпивает в углу. Негромкие разговоры, стаканы, закуски. Как гром среди ясного неба — объявление от чрезмерно активной девушки в белом:

— Девчонки-девчоночки, собираемся, не киснем! Вот туда встаем, пожалуйста. Ну, живее, живее!

Компания поворачивает головы в сторону назревающей суеты, позабыв о еде, выпивке и разговорах.

Дюжина девушек детородного возраста выстроилась в три небольшие шеренги, а заводила в белом, прихватив маленький, аккуратный букетик цветов, продолжала вещать:

— Букет, девчоночки, букетик! Готовы? Точно готовы? Тогда на счет “три”. Ага? Раааааааааааааааз…

Каждая из дюжины девушек старается подвинуть, оттолкнуть соседку от предполагаемой ей траектории полета цветов.

— Двааааааааааааа…

И только одна, заплаканная, печальная и забитая, неуверенно, бессильно и безуспешно пытается покинуть толпу.

— Три!

Маленький, аккуратный букетик выбрасывается из рук заводилы в белом с очевидно не рассчитанной силой: он перелетает всю толкающуюся дюжину и попадает прямо в голову заплаканной, отстранившейся девушки. Она инстинктивно поднимает ладони к лицу и спустя момент оказывается перед своими товарками, заводилой в белом и всей честной компанией с букетом в руках.

Секунда на осознание произошедшего.

— Следующая! Ты следующая! — кричит заводила в белом.

— Следующая, ну надо же! — произносит кто-то в толпе. Дюжина девчонок обступает поймавшую полукругом,