Детство для меня это черные пятна, которые вселяли тот липкий страх, который ни я, ни специалисты не могли объяснить. Говорили, что избавится от этого можно лишь вспомнив…а пока работа только с настоящим, которая плоды дает не такие уж и радостные…когда отец пытался со мной разговаривать, то больше злился и уходил, так ничего не добившись. А меня просто парализовало и от этого страха становилось ужаснее. С мамой было проще, ее добрые карие глаза и нежные руки успокаивали, но я уже тогда понимала, что со мной что то не так. В зеркале я видела себя обычной и невзрачной, на что сестра усмехалась, говоря: «Аль, ну ты чё, смотри какая кукла…»

А я восхищалась ею, считая ее слова утешением. Мой мышиный цвет волос в сочетании с белой кожей и голубыми глазами, больше напоминали мне грызуна такую же серую и испуганную.

В семью я попала, когда мне было семь. Мои родители не могли иметь детей после того как родили сына, что их печалило, в особенности маму. Она мечтала о большой семье, и реализовали свою мечту с помощью нас.

У меня был старший брат Иван, родной сын, которым отец гордился. Когда я появилась, ему уже было шестнадцать. Вылитый отец, не по-детски взрослые черты, серьезный голубоглазый взгляд и всегда короткие черные волосы под ёжик.

С братом всегда были тяжёлые отношения, не понимаю почему, но общаться изначально было тяжело, немногословные диалоги и страх внутри не позволяло большего.

А вот Юля стала изначально сестрой и подругой в одном лице, хоть и разделял нас барьер возраста в пять лет. Но когда я появилась в семье, она со мной нянчилась. Через пару лет за ней стали ухаживать парни, что не удивительно с ее внешностью. Высокая, с гордой осанкой, с девичьими прелестями, чем не обделила ее природа. Шелковые каштановые волосы до лопаток, карие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами не мог оставить парней равнодушными к ней. Задорное личико с немного курносым носиком и тонкими губками, она была похожа на принцессу Жасмин.

Но после меня больше так никого и не усыновили, так как у отца пошатнулось здоровье.

Хоть Ваня был им родным, нас они любили не меньше, все наравне.

Мама умерла, когда мне было двенадцать и тогда все изменилось. Брат, уехавший в Англию учится, что бы вернувшись занять место в бизнесе отца, вернулся, а сестра закрылась от меня, все чаще убегая на свидания…

С отцом так и не смогла нормально общаться, да и что я могла понимать в свои двенадцать. После ухода матери специалисты настояли на обучение на дому. Тогда я стояла за дверью, а психолог, Степан Витальевич, объяснял отцу:

– …Сергей Максимович, поймите, после такой трагедии нужно спустить ситуацию. Ее паника и страх после случившегося нужно сейчас купировать.

– И что вы предлагаете? Закрыть ее от мира и пусть шугается меня по углам?!

– Пройдет время и ваша дочь вернется в школу, сейчас нужен отдых психике…пусть учится на дому.

Я не хотела подслушивать, но и уши деть никуда не могла. После продолжительной тишины я хотела постучать, как услышала сердитые и суровые слова отца:

– Тогда научите ее не бояться семьи, за такие деньги, что я вам плачу, можно было маньяка в одуванчик превратить…

– Ну, вы же знаете, Аля, девочка испуганная из-за…

– Два года вы мне говорите о страхах, испугах и всякой дребедени в ее голове и результат я не наблюдаю! Даю вам месяц!

Послышались быстрые шаги и резко распахнувшиеся двери показали отца. Его сердитый взгляд, устремившийся ко мне, вызвал оцепенение внутри. Миг и что-то неуловимое проскользнуло в его серо-голубых глазах, после чего он расправил и без того широкие плечи, и направился ко мне, сидящей на кожаном диване.

Холодящий трепет появлялся всегда при виде отца, что заставлял паниковать. Присев на корточки передо мной его морщины разгладились на лбу, а в глазах появилось тепло и чуть приглушённо, еле слышно сказал:

– Пора ехать.

Смотрит на меня как на умалишённую, с долькой отчаянья. А я такой себя не считала, училась хорошо, учителя хвалили, книги люблю. Посмотрела за плечо отцу на низкого и лысеющего Степана Витальевича, и кивнула.

Пока шли к машине, все думала о их разговоре, пытаюсь анализировать сказанное. Сколько сеансов, сколько разговоров и толком не понимаю, почему так? Что со мной не так? Почему не могу контролировать то, что со мной происходит, когда общаюсь со многими людьми? Что за барьер? Что за чувства нахлынущевые  холодной волной туманят разум? Как все сломать, как стать такой, какой хочет видеть меня отец и мама хотела…мама…

Прошло три месяца, как ее нет, а боль не утихает, паника волной накрывает от мыслей о ней.… Помню день похорон, много людей. Я тогда в угол забилась и смотрела, как люди прощались с ней. Отец был мрачным, но слез не было, ходил весь сдержанный в своих мыслях.  А вот сестра плакала, вешалась почти на каждого пришедшего со слезами. Она девочка ранимая и не скрывающая никогда своих эмоций.

В тот день приехал Иван, за три года его отсутствия он изменился. Стал крупнее в плечах, почти как отец. Высокий, со смуглой кожей. Взрослые черты из детства только приобрели огранку, стал мужественен. Черный костюм с черной шелковой рубашкой только подчеркивал ту суровость и печаль события.

Когда увидел меня подпирающую угол, лишь кивнул, смотря в глаза, но не подошёл, стал ещё более на папу похож.

Когда подошли к машине, я остановилась и решила, что пора что-то делать. Только что? Отец заметил мою заминку и обернулся. Вздернул бровь в немом вопросе, а меня тревога накрыла, во рту сухо стало, смотрю в серые глаза и решилась.

Руку подняла и махнула, чтобы отец подошёл, а у самой ком в горле, не дышу, смотрю, как папа подходит и ждёт. Молчит, знает что боюсь, страх на лице всегда меня выдает. Шаг вперёд, не дышу, отец напрягся. Встаю на носочки, рост мой маленький, а вот папа высокий и статный, я как комарик, жду. Папа понял, наклонился, в глазах недоумение, шепчу из-за кома в горле:

– Не надо Степана Витальевича, он не сможет помочь, я знаю.

Отец выпрямился, смотрит, о чем то думает. А я лишь знаю, что это так, сколько лет, сеансов, а топчемся на одном месте. Даже мне понятно, что с ним ничего не изменится.

Сергей Максимович

Как же бесят меня эти специальсты-мозгоправы, только деньги тянут.

Выйдя из кабинета злым, вижу малышку свою. Знаю, что все слышала. Ну это ничего! Что понимает она в свои двенадцать?! Сидит мышонок, вся в себе как всегда. Глаза большие, как океан бездонные, боится, а чего понять бы. Только Верочка, жена моя, да Юля испуг у нее не вызывали. Да только не стало одной, а другая вся в парней ушла. Сколько ее не пугал, сколько не объяснял, чтоб ноги свои вместе держала, да только в одно в ухо влетает, в другом вылетает, не задерживается. Что теперь с Алей делать, ума не дам. Месяц этому шкуродёру и точка.